Ступени в вечность - Людмила Минич Страница 43

— Но это же… это просто договор! — завизжала Маритха. — Это слова! Как можно это… отдать то, чего не чувствуешь? Не видишь даже?

— А ты забыла? — вдруг вступил сам Ведатель. — Только вчера я долго объяснял тебе, что эти «слова» в незримом мире гораздо вещественнее шкур, на которых ты сидишь.

Девушка и не поняла, как оказалась на полу. Но она сидела.

— Можешь быть уверена, — продолжал этот мучитель, — что Главное Волокно попадёт куда надо. Ко мне. Это все равно что держать его в руках. Клубок никогда не смотается вновь, чтобы размотаться в другом месте и в другое время. Потому что я держу его за кончик.

— Ты… Ты… Зачем? — плакала она.

Ну почему он?.. Тонкие пальцы у свечи. Поднятые в усмешке брови. Боль, уходящая из раненой руки… «Когда придётся совсем тяжело — зови»… Мощь, от которой захватывает дух… Нет, только не это. Почему он?.. За что?

Аркаис молчал.

— Топливо, — сказал Раванга. — Они питают его силу. Как питает твоя Нить твоё тело. Нити, лишённые тел, стократ сильнее.

— Почему… тебя Бессмертные не карают?! — выкрикнула девушка.

Ведатель усмехнулся:

— Меня? Я не нарушил ни одного закона. Это они, — презрительно обратился он к фигуркам, — увязли в своей алчности и ещё… кое в чем. В алчности больше.

Маритха отводила взгляд, но ей отовсюду бросались в глаза фигурки. У некоторых даже не было лица! Бессмертные! Ни одного закона! Не нарушил!..

— Ты…

Стало дурно. Она лишилась чувств.

— Тангар! — позвал Великий.

Хранитель отворил дверь.

— Возьмите женщину. Вынесите отсюда. И вниз. Осторожно! Берегите её!

Двое хранителей вынесли Маритху, Тангар подобрал её арчах. Шаги раздавались все глуше. Остался только широко распахнутый зев двери.

Раванга обернулся к своему противнику:

— Теперь она не сможет найти для тебя Слово, Аркаис. Даже если от этого будет зависеть её собственная Нить. «Спроси сердце — оно укажет, если пожелает открыть эту Дверь для человека». Тебе — уже никогда. Её сердце для тебя закрыто.

— Сломанный Ключ, — Ведатель невесело усмехнулся, — вот что ты имел в виду. Умно. И жестоко. Что она будет делать с этим знанием?

— Она справится. Я помогу.

— Только что ты отравил ей сердце. Навсегда. Будет только больнее. Я знаю. От подобных ударов судьбы люди тоже частенько заключают последний договор. Не сразу. Потом. Все что угодно, лишь бы забыть, говорят они. Все, что угодно. Нить? А зачем она нам потом? Бери, только помоги! Только бы забыть! Я помогаю. Они не знают, что их ждёт, до самого конца. Они даже умирают в неведении.

— Зато знают они. — Раванга от входа обличительно указал на одну из фигурок, танцовщицу, что понравилась Маритхе.

Ведатель усмехнулся:

— Только что ты мог спасти их всех. И отказался. Вместо того ты отравил девушку ненужным знанием, за которое платить и платить. Хорошо, если только покоем своим, — качнулся он взад-вперёд. — Думаю, тебе сейчас непросто.

— Непросто, — согласился Раванга. — Непросто. Но ты не оставил мне лучшего выбора.

— И каково тебе в моей шкуре?

— Нелегко.

— Ты уже платишь. А теперь ты понимаешь, почему мне так хочется уйти к Бессмертным?

Раванга молчал, но медлил исчезнуть.

— Ключ тянется к Двери. Иначе ему не обрести смысл, не исполнить своё предназначение. Ей будет непросто, очень непросто, — холодно заметил Ведатель. — Может, такова её плата. А я найду новый Ключ, Раванга.

— Не стану желать тебе удачи. Прощай, Саис.

Он повернулся.

— Раванга!

Великому пришлось обернуться ещё раз.

— Вернуться можно всегда. Даже если нет пути обратно. Всегда можно вернуться.

Аркаис, никогда не бывший Ведателем, едко смеялся противнику вслед.

Девушка не помнила, как она тут очутилась. Великий говорил, что тем самым утром её принесли люди Тангара, без чувств, почти без дыхания. А потом… Маритха провалялась в горячке, в полубреду почти до самого конца здешней вечной ночи. Да, не выдержали на этот раз её плечи, сломались.

Куда же больше горестей простому человеку? Ну куда? А, Бессмертные? Сколько можно Нитью её играться? Как тепло было в комнате с горьковатым запахом дерева, как уютно на мягких шкурах. Разомлела… Поверила, что будет у неё и счастье, и покровитель богатый, и совсем другая жизнь. Уже прикидывала, как от Раванги побыстрее скрыться.

Кому поверила, Маритха? Кого слушала? С кем в сговор вступить захотела?

Страшно. Она чуть не стала ещё одной… на резной подставочке.

Вот тут её разум и не выдержал. Как можно бедной несчастной Маритхе все это вынести? Что она Бессмертным сделала? Чем прогневила, раз на неё без конца удары сыплются, один другого сильнее да горше?

Пугая сиделок, присланных Великим, девушка хохотала в горячке, задыхаясь и всхрипывая. Нет, она ничего не сделала… такого ужасного. Не могла она столько натворить, чтобы так припечатывать. Измываются над Маритхой эти Бессмертные. Ничем не лучше людей. И тут же она пугалась своих злостных мыслей, принималась прощения молить. Странное и страшное зрелище являла она собой, когда упиралась взглядом в лица, склонившиеся над ней, но никого не узнавала или не видела. Или не хотела видеть больше никого и никогда. Даже Великого. Только слезы постоянно катились из незрячих глаз.

Маритха и правда их не видела. Ей чудилось другое. Виделась серая пустошь и она сама, замёрзшая так близко от цели, не дойдя до Табалы всего одного дневного перехода. И Самах, ведший её какими-то темными бесконечными улочками, и Такхур, выламывавший руки, тыкавший ножом в лицо. И ещё много чего. Но чаще всего чьи-то руки выдёргивали что-то сияющее, тонкое и длинное прямо из груди. И тянули, тянули… А потом её бросали в огромный прозрачный кувшин, и она стучала, не в силах выбраться, разбить проклятую стенку. А где-то там, за стеною, была другая Маритха, похожая на неё, как песчинка на песчинку, но эта другая ходила и делала иное. Совсем не то она делала. Никогда б Маритха такого не совершила. И говорила не то. И думала тоже. И нельзя было до неё достучаться. А где-то ещё прыгали и бились в стены такие же, как она, только пленённые не в кувшине, а в мерзких фигурках. Они тоже кричали сквозь преграды и не могли докричаться. А кроме проклятых фигурок без обличья, ей постоянно мерещилась тень Ведателя в длинном, почти до самых пят, одеянии, скрестившая руки на груди.

Тонкие пальцы. Холодные глаза. Мощь, что властно тянет к себе до сих пор. «Когда придётся совсем тяжело — зови». Да что же он за человек такой?

Не человек это уже, давно не человек. Но кто бы ни был, Нить её он не получит никогда!