Рабыня Гора - Джон Норман Страница 44

— Да, — согласился его приятель.

Другой здоровяк ощупывал меня. Я попыталась было чуть высвободиться, но сопротивляться не смела. Я — рабыня. Высекут.

По другую сторону от Донны, высоко подняв голову, стараясь не замечать тискающих ее крестьянских рук, стояла Марла.

Рабыня Бусинка плакала, закрыв лицо руками. Двое местных парней — один стоя, другой сидя на корточках — глазами и руками изучали ее тело — так же спокойно и невозмутимо ощупывали бы они любую другую домашнюю скотину.

Но вот они подошли ко мне. Я закрыла глаза. Они не церемонились. Пожалуй, с телкой боска обошлись бы и то понежнее. А я? Я всего лишь рабыня.

Вот бы броситься на них, выцарапать глаза! Нет, нельзя. Могут высечь, а могут и убить. Ничего удивительного, что на Горе послушные рабыни. Непослушных просто уничтожают. На мгновение вспыхнувший в душе порыв к мятежу испугал меня. Да что это со мной? Что я, на Земле, что ли? Забыла, что это — Гор? Затмение нашло! Горианским рабыням бунтовать не положено.

Двое продолжали изучать мое тело.

Глаза наполнились слезами. Случается, рабыне шутки ради позволяют взбунтоваться, иногда даже, чтобы позабавиться, приказывают: «Бунтуй!» По щекам потекли слезы. Этому приказу, как и любому другому, надлежит повиноваться. Страшный, жестокий приказ. Налюбовавшись вдоволь, ей крикнут: «На колени!» Для того, наверно, и позволяют девушке ослушаться, чтоб слаще было потом вновь поставить ее на колени.

В общем, девушка целиком и полностью принадлежит хозяину — и этим все сказано. Я открыла глаза. Отошли, взялись за Донну.

— Ты плачешь, — шепнула мне Бусинка.

— Ерунда! — тряхнув волосами, ответила я и встала у линии. Земля далеко. Там я была такой утонченной! Писала стихи. А теперь в чужом мире, в Богом забытом поселке, стою у выведенной на земле черты. Нет больше Джуди Торнтон. Есть лишь безымянная полуголая рабыня, ждущая сигнала, чтобы броситься наутек на потеху деревенским парням. Что случилось со мной? Как я сюда попала? Кто я? Чего от меня хотят?

Я улыбнулась себе. Зато одно я знаю точно: я принадлежу Клитусу Вителлиусу, предводителю воинов Ара.

В глубине души, едва признаваясь самой себе, я не противилась. Таких мужчин я доселе не встречала.

Стоя у линии, я оглянулась — туда, где у костра в окружении местных мужчин, бок о бок с Турнусом, главой касты, земледельцем и заводчиком слинов, сидел он.

Сладостный трепет охватил меня. Один взгляд на Клитуса Вителлиуса — и тело под коротенькой та-тирой стало горячим и влажным. А он, не обращая на меня внимания, беседовал с Турнусом. Он из тех мужчин, которые устанавливают женщине — даже свободной — свои условия. Никакую женщину, будь она хоть трижды свободна, и близко к себе не подпустит, не прими она безоговорочно его условия. Не станет спорить, рассуждать, убеждать, не пустится торговаться. И свободная женщина, к ужасу своему, вдруг поймет, что она — если он сочтет нужным — должна просто повиноваться, стать безвольной и безгласной, как рабыня. Ни у кого на поводу он не пойдет. Условия его просты: женщина отдает ему себя полностью, целиком подчиняется его власти, лишается собственной воли — как рабыня, на которую он соблаговолит надеть ошейник. Даже в отношениях со свободной женщиной он всегда — к вящему возмущению жителей Ара — хозяин. И не найдется на свете женщины, которая не согласилась бы принять эти ясные, четкие, общеизвестные условия.

Вот он, мой хозяин — сидит скрестив ноги у огня, ведет с Турнусом неспешную беседу.

И все же сотни дам из самых родовитых семей Ара, многие из них — очень богатые, отчаянно искали близости с Клитусом Вителлиусом.

И я их не осуждаю. Будь я свободной женщиной Ара — тоже жаждала бы его объятий. Ни перед чем не остановилась бы, приняла бы любые условия. Как, наверно, и любая настоящая женщина. Конечно, лучше на любых условиях иметь настоящего мужчину, чем полумужчину или вообще никакого. Мужчины — хозяева. Сильному мужчине женщина обязана подчиниться. Не многим женщинам достанет сил пренебречь возможностью связать себя с настоящим мужчиной. На самом деле в глубине души каждая настоящая женщина мечтает быть покоренной настоящим мужчиной. Древний этот инстинкт неискореним — и если ты красива и женственна, он безраздельно владеет тобою.

— Раздевайся, — говорил обычно мой хозяин родовитым свободным дамам, искавшим его расположения. И женщина раздевалась, и он оценивающе разглядывал ее. Не понравится — отошлет ее, плачущую, восвояси, швырнув ей рабский балахон. Не вызовет недовольства — укажет на стоящий на полу кубок с вином рабынь, который она, преклонив перед ним колени, жадно выпьет. В эту ночь ей, точно рабыне, предстоит услаждать его плоть. Утром она, обнаженная, приготовит и подаст ему завтрак. Отдохнув, он снова потешится ею, а потом отошлет, наградив монетой — медной или серебряной, в зависимости от того, хороша ли была она ночью. И облаченная в роскошный свой наряд свободная женщина выйдет из его жилища с гордо поднятой головой. Еще бы — ее соизволил коснуться Клитус Вителлиус. Некоторые дамы утверждают, что получили от него золотую монету. На такую можно купить несколько девушек вроде меня. Иногда, не желая возвращаться домой, девушка умоляет его оставить ее своей рабыней. И тогда, отдавая себя в рабство, она скрепляет собственноручной подписью грамоту, ни отменить, ни оспорить которую отныне не в силах. Теперь она рабыня. Таких девушек Клитус Вителлиус держит около себя несколько дней, а потом дарит друзьям или продает. Интересно, жалеют ли они о своем выборе потом, когда, надев наручники, их на привязи уводят от него? Им суждено пожизненное рабство, цепи и плети — их удел, воля мужчин — закон. Что у них впереди? Унижение, рыночный помост, где их выставят мужчинам на обозрение, продадут с молотка. Потом — череда хозяйских рук, пойдут от одного к другому, а крепким хозяевам укрощать таких не впервой. Что их ждет? Тяжкий труд, жесточайшая дисциплина, тело их — всегда к услугам мужчин. А кому-то из них суждено испытать ошеломляющее чувство покорности, с трепетом осознать, что принадлежишь мужчине, что ты в полной его власти, что должна склониться перед ним; кому-то посчастливится познать любовь, безмерную, ни с чем не сравнимую любовь, что дано изведать лишь бесправной, беспомощной, порабощенной женщине. Но не об этом чаще всего думает девушка, когда ее впервые волокут на цепи на рыночный помост. Я взглянула на хозяина. Неотразим. Говорят, надеть его ошейник — мечта едва ли не каждой рабыни Ара.

Случается, свободные женщины срывают с себя покрывала. Раздирая одежду в клочья, прямо среди улицы бросаются к его ногам, моля надеть на них ошейник. Вот такой это мужчина.

Свобода — шепчутся между собой родовитые дамы Ара — не слишком высокая цена за десяток дней в ошейнике Клитуса Вителлиуса. Хоть миг побыть в его объятиях — за это и постылой свободы не жаль.

Но ведь, наверно, хоть по закону они свободны, а я — нет, такие женщины — прирожденные рабыни? А если они прирожденные рабыни, так почему их не закабалят? Если ты рождена рабыней, зачем тебе свобода? Что-то тут не так. Рабство — разве не этого они жаждут? Вот он, мой хозяин. Да найдется ли на свете женщина, которая рядом с таким мужчиной не почувствует себя рабыней? Ведь он — прирожденный хозяин. Для такого любая женщина — рабыня. Почти каждая с радостью променяет свободу на его цепи.