Маленький, большой - Джон Краули Страница 44

Подобно Джону, чета Флауэрзов полагала Вайолет участницей труппы или, по меньшей мере, одной из тех, кто находился за занавесом. Сама Вайолет ни о чем таком и не помышляла, и это делало ее в глазах супругов еще более таинственной и пленительной. Их визиты по средам давали пищу для тихой беседы на целый вечер и стимул для благоговейного, неусыпно зоркого существования на всю неделю. Но этот визит пришелся не на среду.

— Речь идет о гортензии, — начала миссис Флауэрз, и Вайолет с минуту смотрела на нее в недоумении, пока до нее дошло сказанное: так звали их старшую дочь. Двух других дочерей звали Вера и Лилия. Такое же замешательство возникало, когда назывались и их имена: Вера ушла от нас на целый день; наша Лилия явилась домой вся в грязи. Сжав руки и подняв глаза, красные от слез, как смогла разглядеть Вайолет, миссис Флауэрз выдохнула: — Гортензия беременна.

— О господи!

Мистер Флауэрз, редкой мальчишеской бородкой и высоким умным лбом напоминавший Вайолет Шекспира, заговорил так тихо и непонятно, что ей пришлось придвинуться к нему поближе. Но суть она уловила: Гортензия беременна, как она сама призналась, от ее сына Августа.

— Она проплакала всю ночь, — продолжала миссис Флауэрз, и на ее глаза тоже навернулись слезы.

Мистер Флауэрз объяснил, в чем дело, — во всяком случае попытался. Не то чтобы супруги веровали в мирские понятия о поруганной чести: их собственные брачные узы были скреплены до того, как прозвучали традиционные словесные формулы; буйное цветение жизненных сил всегда отрадно. Нет: дело в том, что Август, э-э, казалось, не понимает этого так, как они, или, не исключено, понимает даже лучше, однако, говоря откровенно, они полагают, что он разбил девушке сердце, хотя сама она говорит, будто он сказал, что ее любит. Им хотелось бы знать, что именно известно Вайолет о чувствах Августа, и — и если да (конец фразы, пошлый и неуместный, брякнулся с глухим стуком, словно из кармана мистера Флауэрза выпала лежавшая там подкова), то как молодой человек намерен повести себя в дальнейшем.

Вайолет пошевелила губами, пытаясь ответить, но не смогла вымолвить ни слова.

— Если Август ее любит, — заговорила она, взяв себя в руки, — тогда…

— Не исключено, — перебил ее мистер Флауэрз, — но он сказал — она говорит, что сказал — будто есть кто-то еще, э-э, у кого есть более весомые права, кто-то…

— То есть он уже дал обещание другой, — вступила в разговор миссис Флауэрз. — Которая тоже, ну, вы меня понимаете…

— Эми Медоуз? — спросила Вайолет.

— Нет-нет. Ее зовут иначе. Ты не помнишь ее имени?

Мистер Флауэрз откашлялся.

— Гортензия не могла сказать точно. Не исключено… не исключено, что девушка была не одна.

— О боже мой, боже мой! — только и могла выговорить Вайолет, всем сердцем разделяя отчаяние супругов и испытывая признательность за те мужественные усилия, какие они прилагали, чтобы не выказать своего осуждения, однако она и понятия не имела, что тут можно сказать.

Флауэрзы смотрели на Вайолет с надеждой, ожидая, что ее слова впишут случившееся в ту грандиозную драму, которая им виделась. Но Вайолет, пересилив себя, смогла только, с натянутой улыбкой, еле слышно пробормотать:

— Что ж поделаешь, такое не впервые случается на белом свете.

— Не впервые?

— Да, такое уже бывало.

Сердца у супругов забились чаще. Так, Вайолет знает: ей известны прецеденты. Какие именно? Кришна с флейтой, разбрасывание семени, воплощения духа, аватары — что еще? Что-то такое, о чем они и не подозревали? Да, блистательней и необыкновенней, чем доступно их разумению.

— Не впервые, — повторил мистер Флауэрз, и его брови поползли вверх. — Да.

— Может быть, — чуть ли не прошептала миссис Флауэрз, — это часть Повести?

— Что? О да, — отозвалась Вайолет, впав в задумчивость. А что сталось с Эми? На что еще способен Август? Где он набрался дерзости разбивать девушкам сердца? Ее обуял ужас. — Но я ничего не знала об этом, мне никогда даже и в голову не приходило… Ох, Август, Август, — с трудом проговорила Вайолет и сникла. Не их ли это проделки? Откуда ей было знать? Могла ли она спросить у него прямо? Догадалась ли бы по его ответу?

Видя Вайолет в таком расстройстве чувств, мистер Флауэрз подался вперед:

— Мы совсем, совсем не хотели отягощать вас. Не то чтобы мы не думали об этом — мы как раз думали, и не то чтобы не были уверены — а мы как раз уверены, что все должно уладиться — и уладится непременно. Гортензия ничуть его не винит, дело совсем не в этом.

— Конечно, не в этом, — поддакнула миссис Флауэрз и мягко дотронулась до руки Вайолет. — Нам ничего не нужно. Дело совсем не в этом. Новая душа — это всегда радость. Она будет нашей.

— Может быть, — откликнулась Вайолет, — со временем все станет яснее.

— Не сомневаюсь, — поддержала ее миссис Флауэрз. — Это и вправду, вправду часть Повести.

Но Вайолет понимала, что и со временем ничего не прояснится. Повесть: да, все это было частью Повести, но вдруг, как человек, который, сидя ввечеру один в комнате за чтением, отрывает глаза от книги оттого, что сделалось темно и буквы перестали различаться с наступлением вечера, она осознала, что еще долго будет темно, прежде чем рассветет.

— Прошу вас, — сказала она, — выпейте чаю. Мы зажжем свет. Побудьте еще.

Снаружи послышалось — и послышалось всем — ровное гудение автомобиля, который приближался к дому. У подъездной аллеи машина замедлила ход (гул мотора был явственный и беспрерывный, как стрекотание кузнечиков), но тут водитель, словно передумав, переключил скорость и автомобиль с пыхтением двинулся дальше.

Как долго может длиться Повесть, спросила Вайолет у миссис Андерхилл, и та ответила ей: ты и твои дети, и дети твоих детей — все сойдут в могилу, прежде чем Повесть будет рассказана до конца.

Вайолет взялась за шнур от лампы, но потянула его не сразу. Что она наделала? Может, это ее вина, раз она не поверила, что Повесть такая длинная? Наверное, так. Но она изменится. Она исправит все, что в ее силах, если только хватит времени. Должно хватить. Вайолет потянула за шнур: в окнах теперь стояла ночь, а комната вновь стала комнатой.

Последний день Августа

Огромная луна, посмотреть на восход которой Август позвал Маргарет Джунипер, взошла, хотя они даже не заметили этого. «Урожайная луна», утверждал Август, и даже спел об этом Мардж песенку, пока они мчались вперед; однако взошедшее на небо громадное, щедрое, янтарного цвета светило вовсе не означало осеннего равноденствия, которое должно было наступить только через месяц: сейчас был всего лишь последний день августа.

Их заливал лунный свет. Теперь они могли смотреть на луну сколько захочется: Август, слишком разволнованный и пресыщенный, словно и не замечал Мардж, которая тихонько всхлипывала рядом с ним (может быть, даже от счастья — кто его знает?). Говорить Август был не в состоянии. Он вообще сомневался, сумеет ли когда-нибудь открыть рот не для того, чтобы пригласить на свидание или предложить руку и сердце. Разве что прикусит язык… Но он знал, что это ему не под силу.