Хвак - О'Санчес Страница 44

– Предыдущая жизнь миновала, повелитель, а нынешняя продолжается.

– Угу, верно. Видишь, уже жнут! В наших-то краях рановато бы, а здесь в самый раз. И то уже не мешкать, а поторапливаться пора, как бы хлеба не вылегли, эвон, тучи-то какие вокруг. И душновато.

– А тебе-то что, если куда-то вылегут какие-то там хлеба? Тебе до них какое дело, повелитель, до этих колосьев и до этих людишек? Давай лучше тот кувшинчик с собою прихватим, пока никто не видит. Я точно чую, что не видят, а, Хвак?

Хвак цыкнул на Джогу, облизал пересохшие губы и со вздохом пошел дальше. Действительно, можно было бы беспрепятственно украсть кувшин, вода в котором не только прохладная, но и наверняка чистая, ибо зачерпнута, небось, не из мутного летнего ручья, а бережно поднята из деревенского колодца… Нет. Хвак очень хорошо понимал, что такое вволю попить в страду, во время короткого крестьянского отдыха, как тут уворуешь? Такая вода в глотку не полезет, совесть потом загрызет… У самой пашни стояла одинокая ольха – приблудилась, видать, из недалекого леса, а в ольховой тени было нечто вроде непокрытого шалашика из четырех воткнутых в землю жердей, скрещенных наверху, а внутри шалашика, на кожаных ремнях, огороженная от мелких напастей нехитрыми деревенскими заклинаниями, качалась люлька с младенцем – Хвак как раз мимо проходил. Младенец заплакал, и молодуха, уронив жнецкий серп, тотчас примчалась на крик. Поздоровались.

– Есть, небось, хочет?

– Ай, да наверное. Не то, так другое… Что? К вечеру как раз до подножия дойдешь. Сам-то откуда? Издалека?

– Ух, издалека, с самого запада. Сапоги, вон, вторые уже обтрепались да разбились, пока шел.

– А-а, понятно… ешь, ешь, ешь, ненаглядная… кушай, пей молочко… А императора не видел, случаем? Не встречал, там, у вас?

– Нет.

– И нам не довелось. Дай ему боги всяческого здоровья. А тебе доброго пути.

– Благодарствую. И вам тут хорошего урожая…

Раскланялись друг с другом по-деревенски и разошлись, всяк по своим нуждам. Хвак вспомнил здоровенную молодухину грудь, что мелькнула перед ним только что… эх… вздохнул тяжко-претяжко.

– Послушай, Хвак… А, Хвак?

– Чего тебе?

– Что за совесть такая? Ты, бывает, ссылаешься на нее, что, мол, покусает, жрать будет?

– Грызть.

– Ну, грызть. Где она у тебя? Я, кажется все тут ощупал тщательнейшим образом, все до последней мыслиночки твоей обследовал – нет ничего. Разве что… она… в этом странном темном уголку прячется, куда мне доступа нет? Пусти меня туда посмотреть, а, повелитель? Очень уж мне любопытно стало – что там такое прячется, и если совесть – то какая она, что ты ее так боишься? Может, я ее того… Я все-таки очень могущественный демон, выше меня только боги! Порадею за своего повелителя, выйду на битву без робости!

Хвак призадумался, и, как это с ним часто бывало во время усиленных размышлений, даже остановился.

– Н-не знаю, Джога. Я не понимаю, о чем ты говоришь, о каком уголку. Совесть – да, есть, она в каждом человеке сидит, у каждого своя. А кто ежели совесть потерял, про такого и говорят люди: бессовестный. Наверное, хуже нет того – бессовестным оказаться. Живут некоторые, но это – люди считают – пустая, подлая жизнь. Смотри, что хочешь, Джога, я ничего не скрываю, и про совесть сам тебе первый сказал. Я не понимаю – чего ты там не видишь?

– Того и не вижу, повелитель. Есть в тебе нечто… запретный кусочек твоих… твоих… может, воспоминаний? Мне туда не пробиться. Похоже, запрет наложен кем-то очень уж могущественным… Как-то это связано с синеглазыми ящерицами и стрекозами, которых ты иногда видишь.

Хвак свернул в сторону от дороги, недалеко, до первого широкого пня, сел и задумался. Синеглазые существа предвещали ему опасности, синие глаза казались ему знакомы…

– Не знаю, что и сказать, Джога. Чую, что есть какая-то правда в твоих словах, чую, а выразить не могу. Зато знаю две вещи… три вещи: мы, можно считать, у подножия, как раз к вечеру и подошли, это первое. А второе – дождь скоро будет, вот-вот… да уже начинается… А третье – в той пещерке кто-то притаился, из нечисти. Это я уже научился чуять!

– Ты просто заклинание пробормотал, которому я тебя научил, вот и почуял. Обыкновенный наф там прячется. Уже не прячется, хы-хы-хы, уже побежал.

– А зачем ты вылез пугать, разве я тебе разрешал, Джога? Может, я сам его хотел прогнать?

– Чем прогнать, повелитель, голыми руками? Твоя секира на него не подействует. При том, что я на него не нападал, а только выглянул. О тебе же заботился, повелитель. Ты так и собираешься всю ночь стоять на дожде? Ладно, я больше не буду, но, может, хватит нам мокнуть?

Пещера была невелика, но сыра и весьма вонюча, ибо накопился в ней всякий пахучий сор: червивые останки съеденных животных, гниющие травы, нафье дерьмо, поэтому Хвак, прежде чем расположиться на отдых, вынужден был осветить лучиной пещеру и почистить ее: где-то он свежевыученными заклинаниями управился, а большую часть вручную убрал. Костер расположил не там, где Джога хотел, а поближе к расщелине, ибо туда природная тяга шла и весь дым быстрее и надежнее улетучивался. Но зато греться было не так удобно.

– Ну, а что тебе дым? Давай, я сделаю так, чтобы ты не кашлял и глаза не слезились? Да и вообще: давай я пустой огонь разведу, прямо в воздухе, безо всякого дыма? Повели мне, повелитель? Будет всю ночь ровно гореть, светить, обогревать?

– Нет. Я чую в этом подвох, Джога. Но не твой, ты на это мое чутье не обижайся, Джога, не твой подвох, ты не думай, что я на тебя подумал.

– Как ты говоришь, повелитель: «чего?» Ни нафа не понял из твоих нехитрых сбивчивых слов. Я принес присягу верности, повелитель, и не может быть отныне в моих деяниях подвоха, угрожающего твоему благополучию и здоровью! Я внятно объяснил?

– Так это… да, я и не спорю, я же так и сказал. А только… Я сам хочу все делать, а если ты за меня все делать начнешь, то и жить, вроде, тоже ты будешь, а не я.

– Ну так и отлично, повелитель, я совершенно не против от этого! Я тебе покажу красивую, разумно и роскошно устроенную жизнь, тупым смертным и не снилось подобное! Будешь пить и жрать на золоте круглый год, днем и ночью, весь свой век, с небольшими перерывами на сон и женщин!

– Потому и нет, что я такого не хочу. Дескать, мол… вроде имеется, а не добыто… нет, даром не хочу. Объясни лучше, как заклинанием мокрое высушить, дров-то я вон сколько натаскал, да коряга не портки, руками не выжмешь…

Джога продиктовал Хваку заклинание и в который уже раз удивился своей демонической сутью, тому, как этот смертный очень быстро все схватывает: раз-другой повторил вслух заклинание – и уже его знает. Эх, вот если бы он еще был бессмертным, и если бы еще силы набрал…

– Постой, Джога, это кто так помечтал – ты, или я?

– Насчет чего, повелитель? Насчет странной быстроты неотесанного ума, или насчет бессмертия, замешанного на беспредельной силе?