Безмолвная - Райчел Мид Страница 44

«В чем?» – изумленно спрашивает она.

«Пора делать отчет».

Мы с Чжан Цзин идем в нашу студию. По дороге нам два раза встречаются слуги, дежурящие в коридорах. Я слышу их до того, как они успевают нас заметить, и каждый раз прячусь, так что нас не видят. Чжан Цзин наблюдает за этим без всяких комментариев, пока мы благополучно не оказываемся за закрытыми дверями студии. Я начинаю зажигать лампы, чтобы можно было работать.

«Фэй, – говорит она наконец, – как это у тебя получается? Что с тобой случилось? Ты там, внизу, получила какие-то чары?»

Я улыбаюсь, сознавая, что мои способности действительно можно принять за волшебство. И, по правде говоря, я ведь не знаю, не участвовала ли в этом какая-то магия: мне до сих пор непонятно, почему со мной это случилось.

«Ко мне вернулся слух», – сообщаю я ей.

Меня удивляет то, с какой легкостью я могу это сказать. Похоже, что после всего, что я пережила и узнала, слух стал просто еще одной невероятной вещью из множества других. Поскольку Чжан Цзин и так довольно трудно поверить остальному, я ничего не теряю, поделившись с ней и этим известием.

«Не может быть!» – восклицает она.

Это становится ее стандартной реакцией.

«Поверь, для меня это так же невероятно, – отвечаю я. – Я потом тебе еще про это расскажу, когда будет время. Сейчас нам надо браться за дело».

И, как всегда, Чжан Цзин берет с меня пример. В студии все осталось по-прежнему, отчеты о вчерашнем дне на нескольких полотнах еще не закончены. Беглый взгляд на то, что изобразили другие подмастерья, подтверждает сказанное Чжан Цзин. Это – рассказ о прошлом дне, отражающий возврат металлов и отказ в продуктах. Даже нас с Ли Вэем упоминают: наверное, впервые с момента объявления о нашем появлении на свет. Я также вижу отчеты о срочных совещаниях и ссорах, которые уже возникли из-за нехватки еды. Второй подмастерье Старейшины Чэня – Цзинь Луань великолепно передала, как несколько возмущенных шахтеров собираются в центре поселка. Наверное, ее очень обрадовало мое исчезновение.

Я велю Чжан Цзин приготовить мне несколько полотен для рисования. Обдумываю, какие именно эпизоды отразить и как сформулировать основное сообщение. Мне предстоит сложная задача, и сейчас нет времени выписывать все мельчайшие детали так, как меня учили. Необходимо рассказать главное, и тут значение будет иметь только правда.

Я начинаю со слов, выписывая иероглифы, составляющие мою историю, крупно и ярко. Чжан Цзин стоит рядом и наблюдает за моей работой, с готовностью смешивая новую порцию туши, когда моя начинает подходить к концу. Прежде всего я рассказываю о том, как мы с Ли Вэем спускались вниз. Экономя время, я не вдаюсь в подробности и только подчеркиваю, что это опасно, но возможно. Если наш поселок все-таки переселится отсюда, я хочу сказать людям, что это осуществимо, и не слишком их напугать – по крайней мере, в этом отношении. Им и без того будет чего бояться.

Когда я дохожу до рассказа о деревне Нуань, я включаю в него больше деталей: тела мертвецов, хаос в деревне… в деревне, которая так похожа на наш поселок. Это – мрачное воспоминание, к которому мне не хочется возвращаться, но об этом тоже надо рассказать. Дойдя до того момента, как мы с Ли Вэем добираемся до подножия и впервые видим город, я делаю паузу. Моей душе художника, который видит мир и хочет его запечатлеть, хочется уделить время подробному изображению города. Несмотря на все скопившееся в нем зло, он остается удивительным: единственным большим городом, который доведется увидеть нам всем. Мне хочется рассказать про те разукрашенные здания, перечислить все выставленные на продажу товары, передать впечатление о поющих детях… но времени на все это нет. Я просто описываю его, как оживленное, яркое поселение, подчеркнув, что там изобилие продуктов, и перехожу к рассказу Нуань.

Вот эту часть я передаю очень подробно, указывая на сходство между нашими двумя поселениями, и повествую о том, как шахты их убивали – и как город от них отвернулся. Я рассказываю про их лагерь и про отношение окружающих, про то, как многие лишились надежды и голодают так же, как в то время, когда они еще жили на плато. И, наконец, я завершаю свой отчет кратким пересказом погони за нами и говорю, как мы с Ли Вэем расстались. Хотя эта часть рассказа очень волнующая, я опять прибегаю к краткости. В данный момент мои собственные проблемы не имеют значения. Мне нужно, чтобы в моем поселке узнали о самопожертвовании Ли Вэя и о безжалостности города.

Когда я завершаю свой отчет, то сама изумляюсь тому, сколько написала. В нормальных условиях такое количество каллиграфического текста было бы работой нескольких подмастерьев. А еще их письмена были бы гораздо более выверенными: каждый мазок кисточки был бы нанесен осторожно и точно. Мой текст, хоть и не всегда аккуратен, остается подробным и легко читается. Я использовала крупные, широкие линии, чтобы все можно было прочесть издалека.

Теперь Чжан Цзин готовит мне краски: я берусь за иллюстрации. Рисую я даже поспешнее, чем писала, но я достаточно хорошая художница и вижу, что мои способности все равно заметны. На одном из рисунков я изображаю дом из деревни Нуань: разрушающееся помещение и трупы целой семьи, погибшей от голода. Картина получается мерзостная, но, видя потрясенное лицо Чжан Цзин, я понимаю, что она мне удалась. На второй иллюстрации я показываю, как сейчас живут люди Нуань: обшарпанный лагерь из шатров, худые и грязные люди… Это моим соотечественникам тоже следует увидеть.

Не знаю, откуда у меня берутся силы на все эти картины. Мучительный подъем этой ночью уже высосал из меня все силы. Мне кажется, что это будущее (Чжан Цзин и всех остальных) дарит мне приток энергии и вдохновение, которые помогают закончить этот лихорадочный, зловещий шедевр. И Ли Вэй, конечно. Он все время, неизменно, остается в моих мыслях, помогая не сдаться. Сестра снабжает меня красками, так что я не делаю пауз – только макаю кисть или меняю цвет.

Наконец я потрясенно осознаю: я сделала все что возможно за столь короткий срок. Стоять спокойно после отчаянной спешки почти невозможно, но я заставляю себя обвести взглядом все полотна: мой величайший и ужасающий труд.

«Надо отнести все это в центр поселка», – говорю я Чжан Цзин.

Широко раскрыв глаза, она оценивает масштаб моей работы. Она наблюдала за мной все это время, но только теперь решается заговорить.

«Это действительно правда, да? – спрашивает она наконец. – Все это? То, что случилось с теми людьми. Что случится и с нами».

«Да», – подтверждаю я.

«Ты ничего не говоришь про слух, – замечает она. – Разве это не важно?»

Чуть поколебавшись, я отвечаю:

«Для судьбы нашего поселка – нет. Позже мы сможем разобраться с тем, что происходит со мной. А сейчас нам надо помочь остальным».

Чжан Цзин кивает, соглашаясь со мной.

«Скажи, что мне делать, сестричка».

На мгновение любовь и вера, отразившиеся в ее взгляде, настолько меня потрясают, что я готова сломаться и разрыдаться. Я прячу свое смятение, крепко обнимая ее, чтобы она не увидела, как я смахиваю слезы. Когда я наконец отступаю назад, то, надеюсь, выгляжу более уверенно, чем себя чувствую.