Однажды где-то… - Наталья Фуртаева Страница 45

А с Талинкой мы подружились. Даром что она княжеского рода, а я простой безродный парень. Она сиротства-то сполна хлебнула, особенно когда ее отец новую жену в дом привел. Она не любила про это рассказывать. Зато про своего младшего брата все уши мне прожужжала. Старшие-то братья ей только по отцу родные, мать у них другая была. Талинку с братом Забавичем они люто невзлюбили, как не любили и их матушку. Натерпелись же они с братом от них! Разве ж то по-людски?

А уж как мачеха в доме объявилась да батюшка занедужил, пришлось им до того лихо, что Забавича его наставник, дядька Многомудр, в деревню к дальним родственникам увез, а потом и вовсе неизвестно куда. А Талинке старая нянюшка волосы отрезала, одела в нищенские лохмотья, сажей лицо вымазала и при кухне держала как мальчишку на побегушках. А как захворала нянюшка, то сказала Талинке идти на заставу к Стояну. Стоян был другом ее погибшего сына. Стояну она верила. Говорила, что если кто и не побоится Талинке приют дать, так это Стоян. Дорогу рассказала, [денег дала. Да еще, вишь ты, и нелюди наказала Талинку в дороге беречь.

Долго Талинке пришлось до нас добираться. Чего только в пути не натерпелась! И голоду, и страху, и холоду. Можно сказать, чудом жива осталась. Только здесь бояться перестала, что обратно ко княжескому двору отправят. Первый раз за последний год у нас на заставе уснула спокойно, без опаски.

А я ей про сестрицу свою Тату столько понарассказал, что она захотела с ней познакомиться и подружиться. Да обязательно они подружатся! Я и не сомневался в этом! Лишь бы дождаться сестрицу мою с Рысем скорее. А пока Талинка потребовала, чтобы ее воинским умениям обучали, как Татку когда-то. Я и учил. Вот только Татка-то сразу со всеми знакомство свела, подружилась. А Талинка, для всех — Талок, все дичилась, как-то опасалась дружбу-то со всеми сводить. Боялась, что догадаются, узнают. Все равно ведь догадались и узнали, только виду не показывали. Понимали, чем может нашей заставе это обернуться.

Только Ус сказал как-то, мол, снявши го лову, по волосам не плачут. Так и так наша застава как кость в горле у молодой княгинюшки. Ой, доберется она еще до нас! Все это понимали. А зачем бы мы за своим тылом следили пуще, чем за Степью? Понимали и то, что против своих биться не сможем, и то, что сдаться тоже не сможем, потому как предательство уже всем видно!

Вот и жили в тревожном ожидании: что-то дальше будет?

* * *

Был пятый день нашего путешествия. Ветерок весело надувал паруса, так что шли мы ходко и без весел. По левому борту на горизонте показалась и исчезла полоска последнего и самого крупного острова, заселенного поморичами. Настроение было отвратительное. Даже мой всегдашний оптимизм, приправленный доброй долей пофигизма, дал трещину.

Вообще-то, если разобраться, путешествие было классным! Погода расчудесная, море красивейшее, мужички вокруг наипочтительнейшие! Чего еще желать одинокой скучающей женщине? Ленка бы меня убила за мое сегодняшнее равнодушие ко всему и всем окружающим. Ленка… Моя взбалмошная сумасбродка-подруга, мой удобный стол у окна в солидном офисе, мой милый город, моя семья — дети и внуки… Простите меня все, я почти не вспоминаю о вас. Разве что милые лица детей и внуков еще вижу во сне. А так… Все мысли здесь, в этом мире.

Я не думала о том, что мне предстоит сделать, как я это буду делать… Сделаю то, что мне предназначено. Великие Кедры сказали, что мой рисунок на ткани мироздания им неясен,

Фарине звезды тоже мой путь не указали. Но и Кедры, и звезды лишь вторичны. Все в руках Создателя. Если мне суждено умереть — я умру, и трепыхаться не стоит. Если победить — умрет Костей, тоже однозначно.

— Господи, Отец наш, принимаю все, что Ты даешь мне: и радости, и беды, и потери, и обретения. Прошу лишь, сделай так, чтобы меньше гибло людей. Чтобы ненависть, злоба, зависть, гордыня ушли из людских сердец. И, если мне суждено сделать хоть что-то для этого, укажи мне путь. Если Тобой предначертано мне погибнуть, пусть я погибну ради этого. Пусть во всем свершится воля Твоя!

Мне вроде как стало полегче.

На горизонте справа показался парус. Ко мне подошел Дьюр — капитан нашего «лайнера». Кстати, выяснилось, что почти все поморичи знают более-менее язык степичей, своих ближних соседей и торговых партнеров. А языки степичей и полесичей схожи, ну, как украинский и русский. Так что языковой барьер мы вполне преодолели. В общем, Дьюр сказал, что эта лодья — с острова Большой и капитаном на ней его побратим Пайт. Как он это узнал? А по расцветке паруса! О! Надо запомнить.

Дьюр хотел бы встретиться с Пайтом, все равно тот уже увидел наши паруса и не поймет, почему мы уклонились от встречи. И еще: Пайт, конечно, захочет присоединиться к нам. Так, может, Ойла отправить обратно домой — опасно оставлять остров так надолго почти без защиты. Я не возражала. Ойл, Пайт — какая разница?

Скоро чужая лодья приблизилась настолько, что видны были даже лица мореходов. В общем-то ничего нового — те же обветренные зеленоглазые рожи, рыжие волосы и бороды, мощные плечи и мускулистые обнаженные руки, веселые улыбки и хриплые голоса. Короче, довольно милые и привычные уже физиономии. Моя же особа их удивила и заинтересовала. Вскоре Пайт перебежал на нашу лодью по протянутому веслу. Акробат, да и только!

Моряки со всех трех сошедшихся судов громко переговаривались, окликали и приветствовали знакомых. А знакомы-то они были все. Представляете, какой шум и гам поднялся! И чего они вообще разбирали в этом базаре? Из-за их воплей я и разговора капитанов не расслышала. Мать их так…

Вскоре таким же манером к нам перебрался и Ойл. Мы вчетвером устроились на носу для совещания. Протоколов, слава богу, здесь тоже не ведут, и прения всегда только по делу, так что совещание долгим не было. Задира и морской бродяга Пайт маялся от скуки. Женой он еще не обзавелся, в семье был последним, по этому наследовать ему тоже было нечего. Вот и искал парень приключений. Команда у него была под стать — оторвы и романтики. И от нас он ни за что не отстанет, так и заявил. Я осторожно прощупывала его эмоции, парень был простой и беззлобный. Дьюр ручался за него головой — не подведет! А вот Ойл переживал расставание с невестой, был какой-то невеселый. Это и решило дело. Лодья Ойла должна была вернуться на остров Сосновый, а Пайт сотоварищи продолжить с нами путь. Фарина сказала, что звезды указали путь двум лодьям. Ну, что ж, пусть будет так!

Капитаны тем же макаром вернулись на свои посудины и объявили о новом курсе. Обе команды выразили свое «одобрям-с» дружным воплем такой силы, что вся близко проплывающая рыба должна была всплыть кверху брюхом. Дьюр предложил своей команде выбор: желающие могли вернуться с Ойлом. Желающих не нашлось. Не знаю, что тут сыграло роль: природный авантюризм или верность капитану? Но из команд никто никуда не ушел. И поплыли мы каждый своей дорогой.

Еще дней пять прошло спокойно. Мы плыли под парусами, все время дул хороший попутный ветер. По правому борту едва угадывалась по лоска берега. Пока все было действительно спокойно, но неясная тревога меня не оставляла. Нет, колокольчик пока молчал. Боги этого мира до сей поры нас хранили. Но впереди я чувствовала какую-то беду. Я старательно гнала от себя дурные мысли. Да только куда от них денешься?