Изверги-кровососы - Кристофер Мур Страница 45

Джоди не могла не вмешаться — она видела, как от Томми уже валит пар.

— Он управляет «Безопасным способом» в Марине, мама. — Мелкая ложь — пустяк на фоне того гобелена вранья, что она много лет ткала для матери.

Мамаша Страуд обратила скальпель взгляда на дочь.

— Знаешь, Джоди, еще не поздно подать документы в Стэнфорд. Ты будешь чуть постарше остальных абитуриентов, но я подергаю за кое-какие рычаги.

«Вот как она это делает? — спросила себя Джоди. — Как ей удается приходить ко мне домой и всего за несколько минут превращать меня в грязь у себя под ногами? Зачем она так?»

— Мама, мне кажется, я уже переросла школу.

Мамаша Страуд приподняла чашку, словно собираясь отхлебнуть из нее, но помедлила.

— Разумеется, дорогая. Ни к чему пренебрегать карьерой и семьей.

То был внезапный апперкот, исполненный с безукоризненно вежливой жестокостью и отставленным мизинчиком. Джоди ощутила, как в ней что-то опускается — будто катышки цианида в кислоту. Совесть нырнула в люк виселицы и задергалась со сломанной шеей, окончательно и бесповоротно. Джоди пожалела лишь о тех десяти тысячах фраз, которые начинала с «Я люблю свою маму, но…» Их произносишь лишь ради того, чтобы люди не судили тебя и не считали холодной и бесчеловечной. А теперь уже слишком поздно.

Она сказала:

— Вероятно, мама, ты права. Быть может, пойди я в Стэнфорд, я бы поняла, отчего не родилась с унаследованным знанием готовки, уборки, воспитания детей, делания карьеры и поддержания отношений. Мне всегда было интересно — это от недостатка образования или генетический порок?

Но Мамаша Страуд осталась непоколебима.

— Не могу отвечать за генетические особенности твоего отца, дорогая.

Томми был признателен, что внимание Мамаши Страуд отвлеклось от него, но видел: у Джоди сужаются глаза. Ей уже не было больно — она злилась. Хотелось прийти ей на помощь. Хотелось всех помирить. Забиться в угол. Встать в полный рост и надрать задницу. Томми взвесил свою воспитанность против тех анархистов, бунтарей и богоборцев, что были его героями. Он бы сожрал эту женщину живьем. Он — писатель, слова — его оружие. У нее нет ни шанса. Он ее расплющит.

И расплющил бы. Он уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы обрушиться на мать Джоди, — но тут заметил, как под рамой футона медленно скрывается лоскут джинсы. То был рукав его расчлененной рубашки. Томми затаил дыхание и посмотрел на Джоди. Та улыбалась и ничего не говорила.

Мамаша Страуд вновь открыла рот:

— Твой отец учился в Стэнфорде по спортивной квоте, знаешь ли. Иначе его бы ни за что не приняли.

— Я уверена, мама, что ты права, — ответила Джоди. И вежливо улыбнулась, слушая не ее, но мелодичный шорох черепашьих когтей по ковру. Она полностью сосредоточилась на этом звуке — слышала даже медленное, холодное биенье сердца Скотта.

Мамаша Страуд отпила декафа. Томми ждал. Джоди сказала:

— Так долго ты еще пробудешь в Городе?

— Я приехала только пройтись по магазинам. Спонсирую благотворительный концерт Монтерейского симфонического оркестра, и мне нужно новое вечернее платье. Разумеется, я могла бы что-нибудь себе подобрать и в Кармеле, но тогда бы его все уже видели. Таково проклятье жизни в небольшой общине.

Джоди кивнула, будто поняла. У нее с этой женщиной больше не было никакой связи. Фрэнсес Ивлин Страуд — женщина чужая, неприятная. Черепаха под футоном Джоди роднее.

А под футоном Скотт засек узор чешуек на туфлях Мамаши Страуд. Он никогда раньше не видел итальянских туфель из якобы крокодильей кожи, но чешую признал. Когда мирно лежишь, зарывшись в ил на дне пруда, и видишь чешую, она означает еду. Ее кусаешь.

Фрэнсес Страуд завизжала и вскочила, изымая правую ногу из туфли в падении на плетеный кофейный столик. Джоди перехватила мать за плечи и утвердила на полу. Фрэнсес оттолкнула ее и отступила спиной через всю комнату — подальше от каймановой черепахи, что извлекалась из-под футона, весело жуя туфлю.

— Что это? Что это за тварь? Она ест мою туфлю. Остановите ее! Убейте ее!

Томми прыжком преодолел футон и спикировал на черепаху, успев схватить туфлю за каблук, пока та не исчезла в пасти совсем. Скотт уперся всеми когтями в ковер и попятился. У Томми в руках остался только каблук.

— Частично отбил.

Джоди подошла к матери.

— Все никак не вызову санэпидстанцию, мама. Если б ты предупредила заранее…

Мамаша Страуд дышала разъяренными вяками.

— Как ты можешь так жить?

Томми протягивал ей каблук.

— Мне это не нужно. Подайте мне такси.

На миг Томми завис, присмотрелся к вероятности, отказался от нее и пошел к телефону.

— Мама, нельзя же выходить в одной туфле. Давай я тебе что-нибудь найду. — Джоди зашла в спальню и вернулась с самой затасканной парой своих теннисок. — Вот, надень эти, до гостиницы как раз.

Опасаясь на что-нибудь сесть, Мамаша Страуд привалилась к двери и сунула ноги в тапки. Джоди нагнулась и завязала ей шнурки, а несъеденную туфлю сунула в сумку.

— Ну вот. — Она шагнула назад. — Так что мы делаем на праздники?

Не спуская глаз со Скотта, мать покачала головой. Черепаха застряла меж ножек кофейного столика и теперь таскала его по всей комнате.

Снаружи подъехало такси, водитель бибикнул. Мамаша Страуд оторвала взгляд от черепахи и посмотрела на дочь.

— На праздниках я буду в Европе. А теперь мне пора. — Она открыла дверь и вышла в нее задом.

— Пока, мама, — сказала Джоди.

— Приятно было познакомиться, миссис Страуд, — крикнул вслед Томми.

Когда такси отъехало, Томми повернулся к Джоди и сказал:

— Ну что, все прошло неплохо, а? По-моему, я ей понравился.

Джоди стояла, опершись на дверь, и смотрела на пол. Затем подняла голову и безмолвно захихикала. А вскоре от хохота вся сложилась вдвое.

— Что? — спросил Томми.

Джоди посмотрела на него снизу вверх. По лицу ее струились слезы.

— Мне кажется, я готова знакомиться и с твоей родней, что скажешь?

— Даже не знаю. Они могут как бы расстроиться, что ты не методистка.

Император лежал навзничь, разбросав в стороны все свои конечности, на конце пирса в яхт-клубе имени Святого Франциска в Марине и смотрел, как над заливом плывут облака. Фуфел с Лазарем лежали рядом, задрав лапы в воздух, дремали. Будто распятие на троих, если б собаки при этом не улыбались.

— Гвардейцы, — произнес Император, — сдается мне, что в песне Отиса Реддинга про сидение на пирсе у залива наконец появился некий смысл. [28]После долгой ночной охоты на вампиров это самый приятный способ провести день. Фуфел, полагаю, тебе причитается благодарность. Когда ты вел нас сюда, мне казалось, ты зря тратишь наше время.