Хроники ведьм. Песнь колдуньи - Мирей Кальмель Страница 46

Судорога желания снова свела бедра Марты. Она прекрасно знала, кем удовлетворится на этот раз. Какая разница, как ее зовут… Она помнила свежесть ее кожи, почти не вздымавшие корсаж груди… Девушка свежая, как бутон розы. Дочь фермера. Она часто попадалась Марте на глаза, когда отец приводил ее с собой в замок, желая засвидетельствовать свое почтение барону Жаку. Подстегиваемая предвкушением, Марта побежала вниз по склону холма, нимало не заботясь о дозорных. Она слишком хорошо знала их привычки и была уверена, что, даже заметив ее, они не поднимут тревогу.

Четверть часа спустя она, запыхавшись, остановилась у ограды фермы. Путь преграждала подъемная решетка. Нужно нечто большее, чтобы помешать ей пройти… Она стала перед решеткой, сосредоточилась на замке и подняла руки ладонями к небу. Решетка медленно поднялась, не издав ни малейшего скрипа. Мурлыкая что-то себе под нос, Марта проскользнула во двор. Ни человек, ни животное отныне не могли ее учуять. Ни одна из трех собак, спавших, свернувшись в клубок, перед одноэтажным домом, и ухом не повела, когда она вошла в общую комнату. Обеденный стол был отделен от спального уголка занавеской. Она подошла и приподняла ее. Прямо перед собой она увидела кровать, на которой спали фермер в сползшем с лысой головы колпаке, высунув из-под простыни ноги, супруга фермера и их младший сын. Марта прошла дальше. Ее интересовала вторая кровать. Там на одеяле виднелась светло-русая коса девушки. Марта улыбнулась. Такая красивая и невинная… Да, дочь фермера была именно такой, какой она ее запомнила. Голос ее стал ласковым, когда она коснулась плеча своей жертвы. Девушка открыла глаза — и с этого момента стала пленницей чар гарпии, которыми та ее окутала. Увидев склоненное над ней отвратительное лицо, она сжалась от страха. Но Марту это не задело, наоборот — ее желание только усилилось, и так было всегда. Она отстранилась и протянула девушке руку — на слишком тонких губах жестокая улыбка, лоно мокрое от желания, пробужденного в ней этим хрупким существом, которое, осознавая, что идет на гибель, все равно будет идти. Дочь фермера отбросила одеяло, встала, взяла Марту за руку и последовала за ней.

Вместе они прошли через спящий дом, потом пересекли двор. Слезы струились по щекам девушки, когда изогнутые ногти ее палача в женском обличье, который волок ее к лесу, вонзались в ее плоть. И все же с губ ее не слетело ни звука. Воля ее была подавлена. Но не сознание. Когда же они оказались под кронами деревьев, Марта выпустила окровавленную ручку и отступила на шаг. Порочность сочилась из каждой поры ее тела.

— Раздевайся, — приказала она, задыхаясь.

Потерявшая всякую надежду на спасение и в то же время покорная, как многие до нее, девушка подчинилась.

Последние силы покидали Филибера де Монтуазона. Дергающая боль в плече делала многие часы в седле невыносимыми. А к этому добавлялась и непрекращающаяся головная боль. Ели они последний раз давно, на обочине. Каждому досталось по куску сала и сыра, краюхе хлеба и глотку вина. На полпути между Сен-Кентен-сюр-Изер и Сассенажем они рассчитывали переночевать в башне, некогда принадлежавшей тамплиерам, которая вместе со всем добром перешла к госпитальерам после прекращения существования Ордена тамплиеров. Они не подозревали, что найдут ее в таком ужасном состоянии. Все, что имело хоть малейшую ценность, исчезло. В том числе и предметы обстановки. Остались только тощие матрасы, источенные крысами, такими огромными, что они не устояли перед желанием их перебить. В башне воняло — судя по всему, местные крестьяне использовали ее в качестве отхожего места. На полу, с которого кое-где были содраны доски, валялись нечистоты.

— Лучше бы мы устроились на ночлег на поле люцерны, — зло проговорил де Люирье, счищая о ступеньку дерьмо со своего сапога.

— Едем в Сассенаж! — решил Филибер де Монтуазон, собирая в кулак последние силы.

Ему уже давно нужно было поговорить с Сидонией. Эта чертовка и так уже один раз их опередила. Стоило ему соскочить с седла в Бати, как ему сказали, что она уехала три дня назад в экипаже вместе с мадемуазель Филиппиной. Не желая возбуждать любопытство у смотрителя замка, они не стали там задерживаться. Плотно позавтракав рагу на постоялом дворе в Сен-Романс, они в течение четырех часов ждали Гарнье на лесной опушке над большой дорогой у реки, рассудив, что как раз столько времени могло ему понадобиться, чтобы уладить дело с Лораном де Бомоном и догнать их, как было условлено. Но этот дьявол де Бомон, похоже, задал жару их товарищу. Те, кто знал о воинской доблести Гарнье, не могли понять, почему он не появился. После полудня Филибер де Монтуазон решил сворачивать лагерь, уверенный в том, что их товарищу сообщат, куда они направились, как только он приедет в Бати.

Шевалье не терпелось снова ощутить под ногами твердую землю. Очевидно, Господь решил облегчить его страдания: впереди, за мостом через реку, показались очертания деревушки. Четверо всадников одновременно натянули поводья, чтобы замедлить бег лошадей. Они остановились на гравиевой дороге.

— Приехали, — сказал Филибер де Монтуазон. — Я узнаю эти места. Замок там, на холме.

— Дождемся рассвета, думаю, тогда нам будут рады больше, — предложил де Люирье.

Филибер де Монтуазон кивнул, соглашаясь. Он мечтал только об одном — выспаться. Он не сомневался, что лицо его было бледным и осунувшимся. А перед Филиппиной он желал предстать во всем блеске.

— В этой деревне должен быть постоялый двор, — выразил надежду их третий товарищ, уроженец Берри по имени Бюрго.

— В такой час нам придется долго колотить в дверь, прежде чем нас впустят. И я не хочу привлекать внимание местных жителей. Дождемся рассвета в лесу, нам все равно через него ехать. Найдем поляну и переждем несколько часов.

Бюрго огорченно вздохнул и натянул поводья, повторяя маневр своего предводителя. Де Люирье отделился от отряда, чтобы напоить коня в Фюроне, протекавшем чуть ниже дороги. Остальные поехали следом за ним. У реки они спешились и напились рядом с лошадьми в тени ольховых деревьев, росших на противоположном берегу. Стоя на плоском камне, Филибер де Монтуазон потянулся, чтобы облегчить боль в суставе. Прямо перед ним в темноте вырисовывалась высокая крепкая изгородь, нависающая над дорогой, с которой они только что съехали. Если память ему не изменяла, это была довольно крупная ферма. Интересно, готовит ли все еще ее хозяин черничную настойку, которой когда-то угощал Сидонию в его присутствии? Можно было бы стащить у него бутылочку, чтобы обмануть эту раздражающую слабость. Взгляд Филибера де Монтуазона упал на подъемную решетку. Он вздрогнул. Несмотря на тень, в которой утонул вход на ферму, он мог бы поклясться, что решетка поднята. Это противоречило всем правилам предосторожности. Инстинктивно он насторожился. Если на ферму проникли воры и теперь издеваются над ее обитателями, ему нужно вмешаться, иначе в замке ему будет обеспечен весьма прохладный прием. Ощущение опасности воспламенило ему кровь.

— Ко мне, мои рыцари! — воскликнул он, поворачиваясь к товарищам.

Те моментально схватились за перевязи. В два шага они оказались с ним рядом, безмолвные и готовые выхватить оружие. Лошадей они привязали к ветке дерева, изогнутый белесый ствол которого нависал над рекой.