Город - Стелла Геммел Страница 46

И вот синие все были мертвы, а они уцелели. И теперь у них в достатке имелось воды. Одного жаль: лошадка предводителя удрала неизвестно куда. Фелл отправил Гаррета поискать ее, но тот пока не вернулся.

– С лошадью или без, но сегодня ночью мы пойдем в Город, – сказал им Фелл. – Сделаем из копий носилки и понесем Квезу.

Индаро покосилась на Ловчего, но тот с непроницаемым видом перевязывал порез на плече Дун.

– Ты ранен, – только и сказал северянин, указывая пальцем на грудь Фелла.

– Ну да. – Фелл осмотрел себя.

– А нагрудник твой где? – задала бессмысленный вопрос Индаро. Он не ответил, и она предложила: – Дай посмотрю.

Он послушно уселся и содрал пропитанные кровью обрывки рубашки. Индаро плеснула из фляги, промывая длинный неглубокий порез повыше сердца.

– Воду зря не трать, – пробурчал Фелл. – Путь впереди долгий.

Потом откинулся назад и закрыл глаза, а она приготовила нитку с иголкой. И стала накладывать швы, двигаясь справа налево и отдельно закрепляя узелком каждый стежок, чтобы не разъехались. Над правым соском, рассеченным новой раной, у него виднелся старый шрам в виде буквы «С». И этот шрам не был получен в бою. Индаро поняла: он был выжжен, словно клеймо. Ей вспомнилось, что у Броглана имелся такой же.

Сумерки заставили ее склониться пониже. Она вдруг почувствовала дыхание на своих волосах и вскинула глаза. Фелл смотрел на нее сверху вниз, его лицо было совсем рядом. Потом он снова прикрыл глаза и откинулся назад. На правом плече у него виднелась татуировка: орел, несущий в когтях меч.

– Это не Четвертая Несокрушимая? – спросила она.

– Да, – помолчав, кивнул он.

– А шрам? На клеймо похож…

Фелл отвечать не пожелал. Индаро невольно задумалась: почему он держится с ней так холодно и отстраненно? Неужели все считает побегушницей, допускаемой в битвы лишь от великой нужды? Что еще ей надо совершить, чтобы очиститься в его глазах?

Тут до нее дошло, что он рассеянно смотрел куда-то в пространство. И напряженно прислушивался. Индаро подняла голову.

– Идут! – подала голос Дун, сидевшая на камне, который служил им наблюдательной вышкой.

Все потянулись к оружию, но Дун вгляделась и добавила:

– Это Гаррет. Что-то несет…

Он тащил длинную ветку, высохшую, но крепкую, с развилиной на конце. Вручил ее Ловчему – подойдет в качестве костыля – и повернулся к Феллу:

– Прости, господин. Лошадку я не нашел.

– Врагов не встретил? – спросил Фелл.

– Нет, господин. Только видел, как птицы кружились далеко на юге. А вблизи – никого, ни мертвого, ни живого.

Ловчий уже обмотал сошку тряпьем: получился вполне приличный костыль, причем как раз нужной длины. Северянин довольно хмыкнул и огрел Гаррета по спине. Кажется, впервые Индаро увидела его улыбку. В последнем бою он вконец изувечил сломанную лодыжку: ступня торчала под неестественным углом. Удивительно, что он еще улыбался. Ему лежать бы, свернувшись клубком, и плакать от боли, а он…

– Хочешь, заново кости вправлю? – спросил Фелл.

– Нет уж! – Ловчий ощерился.

– Ну как хочешь. Готовьтесь, выступаем!

Всю ночь они тащились вперед. Луны не было, но звезды светили так ярко, что на пыльной земле обозначились призрачные тени. Индаро подняла глаза: звезды равнодушно смотрели с вечных небес. Ничтожные маленькие люди пытались на несколько жалких мгновений продлить свои никчемные жизни. Фелл с Гарретом тащили на носилках Квезу. Индаро шла рядом, неся в заплечном мешке еду и лекарства, взятые у синих. Ловчий с трудом прыгал на костыле. Замыкала шествие Дун. Порой приходилось останавливаться и ждать, пока не подтянутся двое хромоногих. Поэтому продвигались медленно.

Когда на востоке забрезжили первые проблески света, Фелл объявил привал. Все уселись попить водички. Гаррет встал на страже, Индаро же в который раз принялась щупать биение живчика на шее у Квезы. И опять со страхом ждала, что пальцы уже не смогут ощутить трепета жизни, но нет – спустя некоторое время она улавливала слабенькое, неравномерное «ту-тук, ту-тук». Вот и теперь она подняла голову, встретилась глазами с Феллом и кивнула. Тот только руками развел: ну, мол, и чудеса!

Индаро взяла флягу и влила немного воды раненой в рот. После чего, поддавшись невольному побуждению, взяла руку Квезы и крепко сжала, словно стараясь передать страдалице немного собственной силы. Так она и задремала – держа ее за руку.

Когда она открыла глаза, солнце уже вставало. В глубокой синеве неба полыхало великолепное коралловое зарево, возвещая наступление осени, которую Индаро считала своим особым временем года. У нее с детства была такая привычка – ждать окончания лета, окончания года.

Индаро огляделась. Все спали, кроме Фелла, который нес стражу. Он снова был облачен в свою привычную форму. Индаро невольно спросила себя, спал ли он когда-нибудь вообще.

Она вновь коснулась шеи Квезы, потом подсела к своему предводителю:

– Как рана?

Он пожал плечами, словно это был пустяк, не стоивший упоминания.

– Доберемся сегодня до Города? – спросила она.

– Если синие нас не перехватят, то да. – Фелл упорно смотрел на восток.

– Квеза, может, и выживет.

– Может.

– Она маленькая и легкая. Думаю, удар копья сразу отбросил ее, поэтому наконечник не вошел слишком глубоко.

Фелл наконец повернул голову и вопросительно посмотрел на нее.

– Я к тому, – пояснила Индаро, – что крупный и крепкий мужчина, допустим, устоял бы на ногах и его проткнуло бы насквозь.

– Мысль занятная. Только ты все равно насчет Квезы лишних надежд лучше не питай. Раны в живот – самые скверные.

Разговаривая таким образом, они ничего нового друг дружке не сообщали. Оба были знатоками ран и смертей. Оба множество раз видели все мучительные стадии умирания. Так другие люди беседуют о погоде, когда им не о чем говорить.

Индаро очень не хотелось, чтобы Фелл снова намертво замолчал, и она добавила:

– Отец рассказывал мне, что раны часто воспаляются из-за грязи на оружии и клочков нечистой одежды, попадающих в плоть. Все это остается внутри и начинает гнить. – Она улыбнулась воспоминанию детства. – Он советовал мне всегда надевать чистую рубашку под латы…

Вот тут она в самый первый раз за все время увидела на его лице проблеск веселья. Из-за этого привычные морщинки расположились необычным образом, превратив Фелла в незнакомца. Может быть, даже в мирного человека.

– И когда тебе в последний раз удавалось надеть чистое исподнее?

Она улыбнулась в ответ. Понятие об опрятности было давно позабыто, превратившись во что-то запредельное и загадочное, вроде искусства сыроварения или вызывания мертвых.