Дети дупликатора - Владимир Васильев Страница 47

Минут пять-семь они сидели наподобие памятников самим себе. До западного берега реки оставалось метров пятьдесят, река начала изгибаться в другую сторону, а течение несло плот мимо удобного и низкого места, чем-то неуловимо напоминающего пляжик, с которого они отправились. Вон, и плоты приколотые шестами ко дну виднеются, целых три.

Псих наконец решился, шевельнул шестом и действительно принялся осторожненько подгребать слева от плота. Веслом, разумеется, было бы удобнее, но и так результат не замедлил сказаться: плот заметно отклонился к нужному месту. Псих старался грести тихонько, без плеска, и это у него неплохо получалось.

Когда до суши осталось метров десять, а скорость ощутимо упала, поскольку плот выбрался из основного течения, Псих осторожно встал на ноги и немного постоял на плоту во весь рост. Потом вертикально окунул шест в воду, пытаясь нащупать дно. Не нащупал, поэтому погреб еще немного и попробовал снова — на этот раз удачно. Уперся в дно, пару раз толкнулся и наконец-то вывел плот на настоящее мелководье — теперь дно прекрасно просматривалось, не то что на стремнине.

— Финита, — объявил Псих деревянным голосом и с силой вогнал шест в дырку у центра плота.

Сиверцев, сам не свой, с трудом поднялся на задеревеневшие ноги — для этого ему сначала пришлось встать на четвереньки. Уже на берегу, осипшим голосом он обратился к Психу:

— Саня! Кто это был? Тот бесстрастно ответил:

— Вообще-то ты уже интересовался, еще на том берегу. И я тебе ответил. Зверь какой-то местный. Монстр. Их тут порядочно расплодилось, оттого и переправой давно уже никто не пользуется. Странно, что плоты не сгнили.

— И ты, зная обо всем, потащил меня через реку? — устало поинтересовался Сиверцев.

— А что нам оставалось? И, потом, я-то переправой иногда все-таки пользуюсь, и меня они никогда не трогают. Видишь, ты вел себя смирно — и тебя не тронули. Но вообще-то без меня повторять переправу не советую. Если днем всплывет хоть один — стопудово перевернет плот и схрупает тебя за милую душу.

Сиверцеву хотелось грязно и длинно выругаться, но не осталось душевных сил — слишком уж даванула на психику гигантская зверюга в реке.

А Псих как ни в чем не бывало снял ботинки, вытряхнул из них просочившуюся воду, отжал носки и снова обулся. Он взглянул на Сиверцева снизу вверх и призывно качнул головой:

— Давай тоже, чего стоишь? Отойдем от реки, сделаем привал, с костерком, как положено. Обсохнем и все такое. Здесь не резон — с того берега засекут в момент Покатиловская охрана давно очухалась и, ручаюсь, рвет и мечет. А вернее всего — уже вовсю спешит по следу сюда же, к реке. Так что давай, наука, сливай воду, обувайся и потопали.

Сиверцев последовал его примеру: снял ботинки, потряс их и отставил; отжал, а затем с отвращением натянул мокрые носки, поверх — мокрые ботинки и встал. Чтобы двинуться с места ему потребовалось собрать в кулак всю волю — всю, сколько было.

«Ну, что? — подумал он зло. — Кажется, Ваня, ты начал нюхать Зону всерьез, а не из-за забора заимки».

От реки они отошли недалеко, не больше полукилометра. Этот берег был повыше противоположного, поэтому болот здесь не было. Холмистая, поросшая кустарником местность. Пока идешь — видно тебя далеко, чуть присел — и все, никто не заметит. В таких вот кустах Псих и решил сделать привал.

Развели костерок, принялись сушиться. От штанов и подвешенных на веточке носков быстро пошел пар. Сиверцев, хлюпая носом, держал у костра ботинки, чтоб внутренность быстрее высохла. Псих над ним посмеивался — сам-то он сначала вырубил два колышка, забил их в землю у костра и уже на них надел сами ботинки — подошвами вверх, понятное дело. Ваня похлопал глазами, пробурчал: «Умно!» и сделал так же. Заодно и остатки воды вытекут.

— Побыстрее бы носки высохли, — вздохнул Сиверцев, отгоняя от босых ног комарье.

— А у тебя смены нет, что ли? — отозвался Псих. Он уже с полминуты целеустремленно копался в рюкзаке. — Как же ты собирался?

— Хм! — задумался Сиверцев. Откровенно говоря, он не особо и рассматривал то, что ему вручил Забиран перед выходом. Броник, комбез и шлем он надел в первые же минуты, а вот содержимое вещмешка, выданное вояками, так и лежало в пакете без движения.

Ваня глянул и сразу нашел то, что нужно — носков нашлось аж три пары. Кроме того, обнаружилась смена нательного белья, мыло, зубная щетка и паста и три одноразовых станочка для бритья.

— Ну, ё-моё! — выдохнул Сиверцев с легкой досадой. — Зря я тебя на раритет ограбил. Оказывается, есть у меня зубная щетка! И паста есть. Псих только головой покачал:

— Ну ты даешь, хлопче! Сам не знаешь, что за плечами таскаешь?

— Да мне вояки что-то выдали, а что — я и поглядеть не успел. Сверху сухпай и вода, а глубже я не рылся. Как-то не до того было.

— Мы же два дня в схроне сиднем сидели! — не успокаивался Псих. — Времени было — вагон!

— Да отвлек ты меня своей «Массандрой», — признался и покаялся Сиверцев. — А как первая бутылка ушла, я обо всем и думать забыл. Блин, как алкаш какой-нибудь, стыдно признаться. Вроде бы и не особо долго в Зоне сидел, да и не на сухую… Правда, на заимке народ спиртягу в основном хлещет, причем не всегда разведенку.

— А тут «Массандра»! — хохотнул Псих. — понимаю. Но ты бы все-таки сделал ревизию припасам, а то будешь помирать и ни сном, ни духом, что за плечами спасение имеется. Псих натянул сухие носки и слегка пошевелил пальцами ног.

— Эх, — сокрушенно вздохнул он. — Сапоги с портянками лучше, честное слово! Ноги не так устают.

Сиверцев недоверчиво покосился на Психа. Сам он сапоги в последний раз надевал в глубоком детстве — резиновые, по лужам бродить. И, понятное дело, не с портянками. Портянок Ваня не то что никогда не носил — даже и не видел ни разу. И вообще, этот давно вышедший из обихода предмет туалета для Сиверцева был чем-то сродни лыковым лаптям или ветхозаветному кокошнику. Что-то такое русское, но принадлежащее ко временам бояр, смуты и крепостного права.

— Как-то слабо верится, что лучше, — усомнился Сиверцев. — Небось, ноги натереть — минутное дело.

— Да щаз! — возразил Псих. — Как раз наоборот. Я за два года по жарище ни единой мозоли не заработал! А были олухи, кто пытался носки носить — мозоли за два часа, грибок за неделю. Правда, у меня почти все время сапоги хорошие были, яловые, но и в кирзачах я первые полгода не помер.

Сиверцев подумал и не стал спорить. Мало ли? Вдруг и правда. Не зря же эти самые портянки народ несколько столетий носил и не жаловался. Да и Псих за время, проведенное рядом, не показался любителем приврать. Обычно все, что он говорил, оказывалось правдой и быстро подтверждалось.

Пока ботинки окончательно подсыхали, Псих выудил из рюкзачка банку гречневой каши с мясом, вскрыл ее, зачерпнул пару ложек и протянул Сиверцеву.

— Держи! Чего-то пузо подвело. Сейчас в два жала баночку схомячим, и до вечера жить можно.