Цвет ночи - Алла Грин Страница 47

Ясное ночное небо укрывает нас покрывалом из мириад сверкающих звёзд. Полная луна в ирии висит в зените, озаряя светом устланный мягкой свежей травой простор. Цветочный запах окутывает меня и преследует на всём пути до ирийской прави, даже когда величественный сине-кобальтовый дракон поднимает меня ввысь на своих могучих крыльях, рассекая ими ветер.

Бурый, исполинских размеров, свирепый медведь движется с молниеносной скоростью по земле, впереди нас, преодолевая зелёную равнину, проносясь по холмам и перепрыгивая реки, оставляя позади утёсы, показывая нам дорогу. Где-то там, с его помощью этот путь проходит мой Кинельган, уцепившись за лохматую медвежью шерсть.

Четверть часа проходит в полёте, пока пейзаж не начинает разительно меняться. У горизонта появляется водная гладь — похожая на водохранилище или спокойное море. От него тонкой прямой лентой стелется канал, напоминающий реку; он пролегает через лесной массив и соединяется с территорией замка.

Мы приземляемся на широкой площадке у входа во дворец. Нас встречает пустота, и слышен лишь мелодичный шелест лиственных деревьев. За нашими плечами простирается благоухающий ухоженный сад — но мы не видим никого, кто мог бы за ним приглядывать.

Медведь и дракон, принявшие человеческие обличия, не задерживают взглядов на замке, вероятно, не ощущая в нём магического присутствия — храня молчание они двигаются вдоль каменных светлых перил, которые открывают вид на величественный парковый ансамбль, окутанный ночью, и на море, омывающее каменистый берег вдалеке, за лесом.

Шагая за Велесом и Яном, спускаясь вниз по переливающимся золотом ступеням к парку, я иду мимо мраморных статуй, мимо скульптур и фонтанов с журчащей водой, покрытых тенями, отражающих свет звёздных узоров, ощущая кожей дуновение мелкого бриза, приносимого ветром. Когти Кинельгана царапают о золото под ногами, иногда он взлетает и приземляется в широких вазах с цветами, с любопытством изучая новые яркие запахи и тихо фыркая и чихая от вдыхаемой пыльцы. Подножие лестницы плавно переходит в вымощенную булыжником дорожку, приглашающую нас ступить в тень, отбрасываемую широкими ветвями лиственной растительности. Мы вчетвером блуждаем меж многочисленных фонтанов, огибаем облагороженное озеро, в котором я с удивлением замечаю медленно плавающих маленьких птиц. Выходим к части ансамбля, где широкая площадка усажена низкими подстриженными кустами и уставлена скульптурами спящих ангелов, расположенных по контуру прямоугольного пруда. Он зарос водными лилиями: белыми и розовыми. А в центре, по щиколотку в воде стоит женщина, спиной к нам — в платье из невесомой, насквозь просвечивающейся ткани. Прозрачной. Когда она медленно поворачивается — всё, что прикрывает её обнажённую грудь — это пышные, янтарного цвета, вьющиеся волосы, длинной до пояса.

—Больше тысячи лет назад, в то утро, когда умирал Троян, я была там и всё видела своими глазами. Я догадывалась, что он мне неверен, и тайно следила за ним, как ревнивица. Я слышала, как он рассказал Дивии обо мне, слышала, как он посмеялся над ней и её чувствами. Сказал, что давно любит меня, осквернил нашу любовь и моё имя, рассказав этой женщине.

Мы слушали ту, кого Троян называл Евгенией, а Велес — Живой, представив нам как покровительницу всех женщин и матерей. Голос её высок и певуч, словно щебет неведомой птицы.

—Но я не смогла просто так уйти от него. Я любила его. Я полагала, что его любила и Дивия, потому что невзирая на унижение, продолжила с ним видеться. Но тогда я ещё не знала, что ею двигала злоба от уязвлённого самолюбия и жажда мести.

Её пышные янтарные волосы раздувало тёплым летним ветром. В них были вплетены тонкие золотые цепочки; голову украшала корона-нимб из длинных лучиков.

Велес открыто смотрел на неё, глядя сквозь невесомую ткань наряда, без стыда и смущения рассматривая её тело. Ян не опускал глаз ниже лица богини. Я тоже стараясь не глазеть, одолеваемая смущением от её наготы, и одновременно заворожённо любуясь изящными чертами её лица и украдкой — плавными изгибами тела.

Ян рассказал ей, что видел её давнего возлюбленного, буквально несколько часов назад, что был в пекле и имел удовольствие общаться с первым богом — Трояном. Она с волнением спросила, как он, и Ян ответил, что в порядке на столько, насколько это вообще возможно в аду.

—Дивия отомстила ему,— произнесла Жива.— Я застала его за изменой и именно в ту ночь стояла и издалека смотрела на их любовное ложе — в её замке, на вершине башни, под открытым звёздным небом. До рассвета оставалось несколько часов — Троян должен был успеть вернуться домой до его наступления и укрыться от солнечных лучей, от мельчайших крупиц света, в стенах нашего дома, за плотными шторами и ставнями, ведь от них он мог погибнуть, но вдруг красное солнце стало взыматься над горизонтом. Я не понимала, почему оно пожаловало так рано, но уже осознавала, что для Трояна это конец. Когда он заметил яркие мазки розовой краски на небосклоне, он лишь успел выкрикнуть, что Дивия — убийца. А та громко рассмеялась в ответ. Тут я всё и поняла — он был так глуп, так тщеславен, так уверен в себе, что рассказал ей тайну о своей уязвимости перед солнцем, и думал, что она этим не воспользуется.

В ту ночь, в тот рассвет всё было кончено — его жизнь и свобода оборвались, разорвав наши отношения. Троян нехорошо поступил со мной, нехорошо — с ней, но смерти он не заслуживал. Дивия не имела права его убивать. Тем более я не успела рассказать, что знаю правду о его предательстве, и не успела потребовать от него извинений. К тому же мысль что я его потеряла, возможно, на очень долгий срок, мысль о том, что ему плохо, лишила меня доли ненависти к нему. Мы слишком долго были вместе, и я продолжала его любить, даже не смотря на то, что он сделал. Дивия встряла в наши отношения, и теперь они были окончены.

Я была зла на неё, гневалась и бранила, но больше всего меня всё же волновал Троян. Его не расщепило. С ним произошло другое. Я догадывалась, где он — там, куда и должен попасть умерший бог — в аду. И я пошла к Чернобогу, просить его освобождения. Правитель пекла согласился выпустить моего любимого, но только когда тот искупит свои грехи. Однако, Чернобог умолчал, что это может занять не одну тысячу лет — об этом я узнала позже. Но в тот день ни на какие мои уговоры или просьбы Чернобог не отреагировал, не посочувствовал мне и не откликнулся на мой зов о помощи. И я ушла ни с чем, тихо переваривать свою злость, утрату и одиночество, пришедшее на смену всепоглощающему счастью, которое совсем недавно имела. Я заперлась в своей боли, и мне больше не на чем было сосредоточиться. Я слушала шум ветра, напоминающий мне голос Трояна, его пение, вдыхала запах моря, который от него исходил, и слушала чужие молитвы, о которых мне шептали звёзды.

В то время в яви шла война — я знала об этом от людей, что просили о спасении. Волки, изгнанные из ирия, и после изгнанные из нави, терроризировали их мир вот уже несколько десятков лет. Среди них громче всего кричал голос одной девушки; она молилась: отчаянно, с рвением и надеждой, раздавленная горем, но молилась не мне, а богине луны — моей врагине, моей сопернице. Благодаря её свету в полнолуние кровожадные волки усиливали свою магию и могли принимать истинный волчий облик. Сквозь неуёмный плач, человеческая девушка просила не давать им силу. Просила защиты. Но видимо, Дивия не слушала молитвы, потому что девушка продолжала нашёптывать небесам и звёздам. Большинство богов давно не слушают молитвы смертных. Дивия не слушала. Дивии было всё равно. А вот мне нет, ведь в печали этой девушки я находила себя. Будучи заложницей одиночества и тоски от разбитого сердца, я пуще прежнего, ещё отчётливее слышала воззвания многих людей: к себе и к другим, которые оставались без ответа. Это и стало главной ошибкой Дивии. Она не откликалась людям, и я смогла представиться ею.