Собачья работа - Галина Львовна Романова Страница 47

Словно отвечая на мои мысли, впереди показался огонек. Два всадника ждали наш отряд на небольшом холме.

— Уводье, — объявил Тювик, указывая вперед и вниз.

Еще несколько шагов — столько, сколько нужно, чтобы обогнуть этот холм, — и мы увидели на берегу реки несколько домиков. В темноте трудно было как следует рассмотреть деревню, но навскидку там стояло всего домов пять или шесть, они впрямь теснились у самой воды. Там река разливалась, становилась вдвое шире и походила на озеро. Быстро мы добрались! Верст тридцать отмахали, если не больше.

— Нам в ту сторону, — Коршун выехал вперед, заняв место проводника. — Знахарка живет на отшибе.

До деревушки мы не доехали всего саженей двести, свернули в заросли кустарника. Склон холма густо зарос черемухой и терновником, и «ястребы» спешились:

— Дальше пешком. Верхами пройти там трудно даже днем!

Витолд легко соскочил с коня и подошел ко мне, протянув руки, чтобы помочь спешиться. Я замешкалась. Откровенно говоря, не рассчитывала, что придется топать куда-то на своих двоих. Думала, мы поскачем туда-сюда, найдем по следам Агнешку и вернемся назад. А я все это время просижу в седле. Неудобно, и отбитый зад болит, зато не надо терять времени на то, чтобы слезть, а потом как-то вскарабкаться на конягу.

— Быстрее, — поторопил мужчина. — Я помогу.

Пришлось слезать. То есть сначала вынуть из стремян обе ноги, потом почти лечь животом на конскую спину, обнимая руками шею, перекинуть протез через круп и, перевернувшись, сползти…

…прямо в кольцо мужских рук.

Князь обхватил меня сзади за пояс, немного подержал на весу — я почти чувствовала, как он сопит мне носом под лопатку — а потом осторожно опустил. Но не сразу разжал руки, а еще какое-то время обнимал.

— Все в порядке. Я стою!

Мне показалось или нет, но он чуть слышно вздохнул.

Среди зарослей кустарника вилась едва заметная тропинка. Коршун шагал впереди, рядом с ним — Тювик, отводивший рукой тянущиеся со всех сторон ветки. Дальше — гайдук с факелом, потом мы с Витолдом, еще четверо гайдуков шли замыкающими. Остальные стерегли лошадей. Пологий вначале, подъем постепенно стал крутым, впрочем, не настолько, чтобы мне с моей одной ногой не вскарабкаться без посторонней помощи. Я даже отвергла вежливо протянутую князем руку. Как успокоили меня «ястребы», знахарка сама не молода, ей по склонам скакать трудно.

Домик, похожий на заросшую дерном и сорняками кочку, торчал на вершине холма в окружении группы корявых старых яблонь и двух высоченных тополей. Ни ограды, ни хозяйственных пристроек, ни даже огородика в темноте разглядеть не удалось. Велев всем молчать, Тювик нагнулся над низкой дверкой и постучал.

— Спит она, наверное, — шепотом предположил Витолд. — Время позднее. Старики рано…

— Чего надо?

Ворчливый голос раздался не из домика. Мы с гайдуками одновременно схватились за оружие.

Из-за кустов на склоне с другой стороны от тропинки выбралась невысокая плотная фигура.

— За корнями ходила, — пояснила женщина. — Да в Белой Поляне меня ночевать хотели оставить… Слышу — идут. Чего пришли? Опять вы?

Это относилось к «ястребам». Тювик потупился, а Коршун шагнул навстречу знахарке:

— Беда. Пропала девочка.

— Ага, — кивнула знахарка, нахмурившись. Несколько раз кивнула, думая о чем-то своем, потом махнула рукой:

— Проходите. Только близкие!

Тювик остановился, а вот Витолд решительно шагнул вперед:

— Это моя сестра.

Знахарка снизу вверх взглянула князю в лицо:

— Родная?

— По отцу.

— Значит, одна кровь… Иди!

Но мужчина вдруг заартачился. Хозяйка распахнула дверь, Коршун уже вслед за нею переступил порог, скрываясь в темном нутре маленькой тесной избушки, а князь все никак не мог решиться сделать последний шаг.

— Мне страшно, — прошептал он. — Она так на меня посмотрела…

— Меня боишься, — донеслось из домика, — людей боишься, себя боишься… Отсюда и злость. Как же ты жить будешь?

Я смерила своего подопечного пристальным взглядом. Витолд Пустополь — злой? Да вы только посмотрите на него! У него же на лбу написано: «И мухи не обижу!»

— Я не боюсь, — промолвил мужчина.

— Боишься. — Избушка озарилась неярким светом, льющимся из распахнутой двери. — И правильно делаешь. Твой страх может дать тебе силы — а может и лишить сил. Одолеешь страх — силы получишь. Он одолеет — силы заберет.

— Бабка Одора, — подал голос Коршун. — Мы пришли ради девочки…

— Пусть этот войдет! А больше никто!

Где-то вдалеке, в полях или возле реки, послышался одинокий вой. Вздрогнув от резкого звука, Витолд пригнул голову и шагнул в избушку. Она вросла в землю, превратившись в полуземлянку, так что пол был намного ниже. Я нерешительно протиснулась следом, прикрыла за собой дверь и осталась на пороге.

Стало понятно, почему знахарка Одора не велела входить всем — в такой тесноте было просто не развернуться. Я вообще уперлась спиной в дверь и пожалела, что вошла. Но что прикажете делать, если Витолд вцепился в мою руку, как клещ, и не отпускал до последнего?

Огонек лучины освещал тесное жилье с низким потолком. Собственно, чердака тут не было. С поддерживающих крышу балок свешивались пучки трав, источавших такой аромат, что мигом стало трудно дышать. Захотелось чихнуть. Чтобы не привлекать внимания резким звуком, пришлось зажать себе нос двумя пальцами.

Примерно треть комнатки занимала низкая печь-лежанка с несколькими отверстиями для горшков разного размера. От привычных мне печей она отличалась тем, что котелок вставлялся в отверстие сверху, а второе было проделано сбоку, и там-то, под котлом, горел огонь. Трубы же не было, и дым поднимался кверху, как если бы готовили на костре. Вдоль стен теснились кадушки, ведра, лари, сундуки и просто сваленная грудами рухлядь. Пахло, кроме трав, мышами, кожей, кислой закваской и еще чем-то трудноуловимым.

На длинной лавке виднелась разложенная утварь. В самое большое отверстие печи был вставлен котел, в котором нагревалась вода. Знахарка проворно подкладывала в устье полешки. Она явно ладила с колдовством — не помню, чтобы вода в большом, на три ведра, котле когда-нибудь закипела так быстро, всего за несколько минут. Дождавшись, пока вода начнет бурлить, старуха принялась проворно шуровать в своих вещах, совать нос в многочисленные горшки и кринки, мешочки и свертки. Сухая трава, сморщенные плоды, птичьи перья, какие-то непонятного вида комочки — то ли свалявшаяся шерсть, то ли окостеневшие трупики мелких зверьков — все собиралось в подол клетчатого передника. При свете огня в печи и тонкой лучины, зажженной возле прялки, знахарка казалась совсем не такой, как я ее себе представляла. Пухленькая немолодая уже женщина в отделанной выцветшим мехом кацавейке поверх старой поневы. Один пуховый платок она повязала вокруг талии, другой, на голове, прикрывал выбивающиеся из-под него полуседые волосы. Круглое щекастое лицо, на котором выделялись длинный тонкий нос и маленькие глазки, горевшие как две свечки. Если бы не эти глаза — обычное неприметное лицо. Встреть такую бабку белым днем в Пустополе — пройдешь мимо и не заметишь, примешь за торговку зеленью.