Как стать девушкой вампира. Самоучитель для новичков - Бет Фантаски Страница 47

Меня сковал настоящий ужас.

— Люциус, и что теперь?

Я подумала о страшном шраме на его руке. Вспомнила словаЛюциуса: «Конечно, меня били. Меня воспитывали как воина».

— Тебя накажут?

— Антаназия, наказание — не совсем подходящее слово длятого, чему подвергнут меня Старейшие, — хрипло рассмеялся он.

— А если им все объяснить? — Я знала, что цепляюсь засоломинку.

— У тебя доброе сердце, — нежно улыбнулся Люциус. — Природаодарила тебя опасной наивностью. Однако в мире много существ, подобных моейнесчастной Чертовке... Подобных мне. Тех, которые, пережив чудовищные события,сами превратились в чудовищ. Тех, кому, возможно, лучше не жить.

— Люциус, прекрати, — потребовала я.

— Такова правда, Антаназия. Тебе не дано постичь, какиемысли роятся в моей голове, какие сны мне снятся.

У меня перехватило дыхание.

— Так ты об этом говорил на Хеллоуин? О том, что можешьпоказать мне что-то совсем не милое?

Пальцы Люциуса сжали мои.

— О нет, Антаназия, я никогда не причиню тебе вреда. Неважно, во что ты в конце концов поверишь, не важно, как будешь вспоминать обомне; помни одно — я никогда не смогу сделать тебе больно. Возможно, было время,когда я ещё не знал тебя... если бы ты стояла на моей дороге к власти... но нетеперь. — Он отвернулся и еле слышно прошептал: — Надеюсь, что нет.

— Люциус, все в порядке. Я знаю, что ты не причинишь мнезла, — успокоила я его, хотя его признание меня встревожило. Какие ужасныепоступки он мог совершить, прежде чем мы с ним познакомились? И что значат егопоследние слова?

Люциус смотрел на стены моей спальни ненавистного емурозового цвета.

— Для моей семьи — моих детей — жизнь могла бы сложитьсяпо-другому. Теперь я это понимаю, хотя и высмеиваю Америку и ее обычаи.

— Может, здесь тебе и остаться? Жил бы как обычныйчеловек... — сказала я с внезапной надеждой, однако сразу осеклась, сообразив,что мои слова звучат глупо.

Как ни странно, Люциус ответил:

— Если повезёт, я останусь еще на несколько недель.

— Или дольше?

— Нет, не могу. Я обязан вернуться на родину. Антаназия,запомни, ты свободна от пакта. Это очень важно! Ты вправе... — В голосе Люциусапрозвучала легкая насмешка. — Делай со своей жизнью всё что угодно: поступи вколледж, заведи ферму, рожай светловолосых детишек-вегетарианцев. Твоя судьба втвоих руках. Это я тебе обещаю.

— Но мне больше не нужно все это!

— Поверь, Антаназия... Джессика... Когда-нибудь ты вспомнишьо произошедшем как о дурном сне. О кошмаре. И будешь счастлива, что этот кошмарне стал твоей жизнью.

Люциус поцеловал меня в макушку, и я поняла, что тяжестьнашего общего долга всегда будет давить на его плечи. Он изображает из себяобычного подростка, но эта передышка — лишь временная отсрочка. Судьба ЛюциусаВладеску записана на скрижалях, высечена в его сердце, и он встретит ее вовсеоружии. Мне стало страшно.

В темноте он подошел к двери и остановился.

— Сегодня ты была самой прекрасной женщиной в мире, — тихосказал он. — Когда ты со мной танцевала... Когда уходила от меня с гордоподнятой головой, не оглядываясь, а перед тобой расступилась толпа... Не важно,какую жизнь и какого мужа ты выберешь, Антаназия, ты навсегда останешьсяпринцессой! И я буду вспоминать и этот вечер, и ту ночь, когда ты плакала надмоим искалеченным телом. Эти два дара останутся со мной навечно.

Люциус закрыл за собой дверь, и, несмотря на теплоту инежность его слов, я содрогнулась в темноте.

Целую неделю после того, как Люциус отправил письмо вРумынию, он наслаждался жизнью обычного американского подростка: часами играл вбаскетбол, прогуливал школу и даже закатил в гараже вечеринку, котораязакончилась приездом полиции. Рядом с Люциусом, будто приклеенная, торчалаФейт.

А потом началось...

Люциуса, маму, папу и меня призвали на совет Старейших,которые сочли нужным, ввиду критической ситуации, собраться в Лебаноне. Выборау нас не было — пришлось идти.

— Какая наглость — назначить встречу в стейк-хаусе, —пожаловалась мама, в назначенное время неохотно входя в ресторан. — Знают ведь,что мы вегетарианцы.

— Нам демонстрируют, кто здесь главный, — согласился отец.

— Пожалуйста, не делайте из этого трагедию, — попросила я. Уменя было предчувствие, что все сложится достаточно плохо и без жалоб родителейна меню.     — Тут есть салат-бар.

— Сплошные сульфиты и консерванты, — фыркнул отец.

Иногда он упускал, что важно, а что нет.

— Мы пришли на встречу, — сказала мама официантке.

— Нас ждут... пожилые люди, — добавила я. — Намзарезервирован отдельный кабинет.

Хотя на лице официантки отразился животный страх, она сумелаулыбнуться:

— Сюда, пожалуйста.

— Обалдеть! — вырвалось у меня, когда мы вошли в комнату.

Мама взяла меня за руку:

— Джессика, не волнуйся.

Легко сказать!

В середине комнаты, украшенной фигурками Санта Клауса,эльфов и северных оленей с блестящими рогами, стоял стол, за которым собралосьтринадцать жутких старцев, которым самое место было на кладбище. Они брали сблюда куски сырого, сочащегося кровью мяса и не ели, а сосали их, вытягиваясоки. В ресторане хорошо топили, однако от вида этих стариков пробирал озноб. Явсеми порами чувствовала запах крови, он щекотал мне ноздри, возбуждал голод.

Родители схватились за животы, папу чуть не стошнило.

Самый старый и пугающий вампир неохотно оторвался отпиршества и указал на три пустых стула:

— Прошу, садитесь. Простите, что начали без вас. С дороги мыпроголодались.

Судя по всему, это был дядя Люциуса, Василе. Властнымиманерами он походил на своего племянника, но старшему Владеску недоставалоизящества, обаяния и лукавого огонька в глазах. Василе казался извращеннойкопией Люциуса. Люциус притягивал, а от Василе исходили отталкивающие волны.Меня замутило от мысли, что чудесный, очаровательный Люциус находится во властиэтого человека, боится удара его кулака.

— Сядьте, — снова приказал Василе.

Мы повиновались. Официантка протянула нам меню и с жалостьюпосмотрела на нас, словно мы были заложниками.

— Вы будете это? — Она показала на блюдо с мясом, не зная,как его назвать. — Или возьмете что-то еще?

— Три салат-бара. — Мама заказала за нас всех и вернула менюофициантке, пытаясь сохранить самообладание.