Волшебник - Майкл Скотт Страница 48

Взяв брата за руку, она повернула ее ладонью кверху и сочувственно вздохнула:

— Ох!

Кожа в основании большого пальца покраснела, и там раздулся большой волдырь.

— Я же говорю, — с набитым ртом промямлил Джош. — Дай пластырь.

— Я попробую кое-что другое.

Софи быстро потерла ладони и прижала большой палец левой руки к правому запястью. Закрыв глаза, она сосредоточилась. Ее мизинец загорелся холодным голубым огоньком.

Джош перестал жевать и уставился на палец.

Прежде чем он успел возразить, Софи провела пальцем по его мозоли. Он попытался отдернуть руку, но сестра крепко сжала его запястье. А когда отпустила, он тут же спрятал руку.

— Что это ты делаешь? — возмущенно спросил он и вдруг обнаружил, что мозоль исчезла, оставив едва заметный след на коже.

— Франсис сказал мне, что огнем можно лечить.

Софи показала брату руку. Из пальцев пошел серый дымок, а потом они зажглись, точно зажигалки. Софи сжала руку в кулак, и огонь потух.

— Я думал… — Джош проглотил комок в горле и начал снова: — Я не знал, что ты начала изучать огонь.

— Начала и закончила.

— Закончила?!

— Да.

Софи отряхнула руки, и от них полетели искры.

Пережевывая тост, Джош критически разглядывал сестру. Когда ее силы впервые пробудились и когда она изучила магию воздуха, он сразу обнаружил в ней перемены, особенно на лице. Он даже заметил новый оттенок глаз. На этот раз он не нашел ничего нового. Софи выглядела так же, как и раньше… но все равно была другой. Магия огня еще больше отдалила ее от брата.

— Ты вроде никак не изменилась, — заметил он.

— А я и не чувствую никакой разницы. Мне только теплее, — добавила она.

Вот такая у него сестра, подумал Джош. Внешне ничем не отличается от любого подростка. И все же не похожа ни на кого на свете: она может управлять двумя стихиями.

Может быть, в этом самое пугающее: бессмертные люди, такие как Фламель, Перенель, Жанна, напыщенный Сен-Жермен и даже Ди, выглядят совершенно обычно. Они из тех людей, мимо которых пройдешь на улице и даже не заметишь. Ската с ее рыжими волосами и зелеными, как трава, глазами всегда будет привлекать внимание. Но она не человек.

— Это было… больно? — поинтересовался Джош.

— Нисколечко, — улыбнулась сестра. — Я даже не ожидала. Франсис вроде как обмыл мои руки в огне. Да, и еще у меня появилось вот что…

Она задрала рукав и показала рисунок на коже.

Джош наклонился, чтобы лучше разглядеть.

— Это же татуировка, — сказал он с завистью в голосе.

Им обоим всегда хотелось сделать вместе татуировку.

— Мама будет в шоке, когда увидит, — добавил он. — Где ты ее сделала? И зачем?

— Это не чернила. Это выжжено огнем, — объяснила Софи и повертела запястьем, демонстрируя рисунок.

Джош вдруг схватил ее за руку и ткнул в красную точку, окруженную золотистым кругом.

— Я уже видел что-то подобное, — задумчиво произнес он и нахмурился, припоминая.

Его сестра кивнула.

— Я не сразу вспомнила, но у Николя тоже есть такое на запястье. Круг, пересеченный крестом.

— Верно.

Джош закрыл глаза. Он впервые заметил маленькую татуировку на запястье Фламеля, когда начал работать у него в книжном магазине. Мальчик, конечно, не понимал, почему для татуировки выбрано такое странное место, но ни о чем не спрашивал. Он открыл глаза, посмотрел на татуировку и внезапно понял, что это магическая метка, что Софи помечена как человек, умеющий управлять стихиями. И ему это не понравилось.

— Зачем она тебе?

— Когда мне нужно зажечь огонь, я нажимаю на центр круга и фокусирую ауру. Сен-Жермен называет это кнопкой, спусковым крючком моей энергии.

— Интересно, зачем Фламелю спусковой крючок? — вслух подумал Джош.

Засвистел чайник, и Софи вернулась к раковине. Она задавала себе тот же вопрос.

— Давай спросим его, когда он проснется.

— Есть еще тосты? — спросил Джош. — Я умираю с голоду.

— Ну и аппетит у тебя!

— Да уж, потаскай такой меч — еще и не так проголодаешься.

Софи воткнула вилку в ломтик хлеба и подняла ее перед собой.

— Смотри!

Она нажала на запястье, и на указательном пальце вспыхнул огонек. Девочка нахмурилась, сосредоточиваясь, и дрожащий огонек превратился в голубое пламя. Тогда она провела пальцем по куску хлеба, аккуратно поджаривая его.

— Тебе с двух сторон?

Джош наблюдал за ней с восхищением и ужасом. На уроках естествознания им говорили, что хлеб поджаривается при температуре примерно 155 градусов по Цельсию.

Макиавелли сидел на заднем сиденье своей машины рядом с Джоном Ди. Напротив устроились три дизиры. За рулем был Дагон, и его глаза, как обычно, скрывались за большими темными очками. В машине попахивало рыбой.

Завибрировал сотовый телефон, нарушив неловкое молчание. Макиавелли открыл его, не глядя на экран, и почти сразу снова закрыл.

— Все ясно. Мои люди отступили, соседние улицы оцеплены кордоном. Никто случайно не забредет на эту территорию.

— Что бы ни случилось, не входите в дом, — сказала дизира с лиловыми глазами. — Когда мы освободим Нидхёгга, то почти не сможем контролировать его, пока он не наестся.

Джон Ди наклонился, и на мгновение показалось, что он хочет похлопать дизиру по колену. Но, увидев выражение ее лица, он сдержался.

— Нельзя допустить, чтобы Фламель и дети сбежали.

— Звучит как угроза, — сказала валькирия, сидевшая слева. — Или приказ.

— А мы не любим угрозы, — добавила ее сестра, сидевшая справа. — И не выполняем приказы.

Ди медленно заморгал.

— Это не угроза и не приказ. Просто… просьба, — наконец проговорил он.

— Мы здесь только из-за Скаты, — сказала валькирия с лиловыми глазами. — До остальных нам нет дела.

Дагон вылез из машины и открыл дверь. Даже не оглянувшись, валькирии вышли под первые проблески рассвета, рассредоточились по улице и медленно двинулись вперед. Они были похожи на девушек, которые возвращаются домой после вечеринки, продолжавшейся всю ночь.

Ди пересел и оказался напротив Макиавелли.

— Если операция пройдет успешно, то я обязательно доведу до сведения наших господ, что дизиры были твоей идеей, — любезно проговорил он.

— Не сомневаюсь. — Макиавелли даже не посмотрел на английского волшебника, провожая взглядом трех девушек. — А если операция провалится, можешь тоже довести до сведения наших господ, что эта была моя идея, и снять с себя всякую вину, — прибавил он. — Точнее, свалить ее на другого. Эту уловку я придумал за двадцать лет до твоего рождения.