Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Герман Романов Страница 48

— A-а. Вот почему вы такие загорелые. А я-то думал… — Однако капитан не стал излагать свои соображения, пробормотал тихонько, как бы про себя: — Понятно теперь.

Что ему стало понятным, Фомин благоразумно уточнять не стал. Он отправил Шмайсера на переноску трупов, в помощь казаку, Максимову и мальчишкам-кадетам, а сам отошел с Путтом в сторону, за высокий кузов «Бюссинга».

— Не смотри на меня так, Андрей. Вы о жизни в этом времени ни хрена не знаете. Вот и пришлось вас легализовать. Мало того, что германцами стали, так из Африки прибыли, где провели долгое время, а соответственно, отстали от жизни и не в курсе происходящего. И то, что неизбежно вызвало бы подозрения окружающих, сейчас вам сойдет с рук. И еще одно — на гильзах и оружии советская маркировка, а потому отвечайте, если допекут расспросами, что все делается в Германии специально для поддержки большевиков в Москве. Оттого и звезды собачат, клеймо победившего большевизма. Но сие есть тайна, никому не известная. Об остальном молчок.

Фомин сплюнут и настороженно посмотрел кругом. Нет, все занимались делом — здоровые таскали мертвяков в кусты, а штабс-капитан складировал трофейное вооружение и патроны.

— И еще одно. Пусть Шмайсер немедленно займется с офицером — нам нужен опытный пулеметчик к ДШК. С его хромой ногой можно из кузова стрелять, мешать не будет. А ты мальчишками займись — четверть часа дам, не больше. Иди, позови ко мне, дело к ним есть. На повозку усадить надобно, в город отогнать сейчас же. Да, будь построже. Но вначале трупы спрячьте, а я здесь чуток посижу, сердечко колотится, да маленько подумаю — кое в чем приготовиться надо. Меня еще встреча с самим собой ждет.

— Вы хотите их всех взять?

— Да. Императору нужна охрана. Да и «Бюссингу» тоже. Забыл, что нас Чека давно дожидается?

— Не забыл. Запамятовал, — Путт отмахнулся. — Слушай, Федотыч, что-то ты какой-то смурной? Как будто и не спал сегодня? Все нормально?

— Да! — Фомин наигранно весело улыбнулся. — Все нормально, Андрей! Я в порядке! Иди! Потом поговорим!

— Ладно, пошел я.

Оставшись один, Фомин живо присел на корточки, опершись спиной об железное колесо.

«В гробу я видал такие сновидения! Тьфу ты! — Он потер шею и незаметно поплевал через левое плечо. — Прости Господи! До сих пор кажется, что рот полный волос! Приснится же такая гадость!»

Он быстро скользнул еще раз глазами по сторонам и, убедившись, что за ним никто не смотрит, присел за колесом. Достав из-за пазухи небольшой сверточек, Фомин развернул его и извлек золотой медальон.

— Вот ведь! — он грустно вздохнул. — Кто бы знал, что он мне когда-нибудь пригодится!

Фомин нажал на пружинку и достал из тайника пожелтевший от времени листок. В который раз перечитал, аккуратно сложил назад и бережно убрал в нагрудный карман танкового комбинезона, поддетого под флотский бушлат. Застегнув клапан, Фомин тихонько пробормотал себе под нос:

— Главное — ничего не перепутать…

Пермь, 12–13 июня 1918 года

«Бюссинг» трясся по пыльной дороге, проезжая мимо столь же пыльных домов предместья. В этой части Перми Фомин никогда не был, а потому с любопытством рассматривал окрестности.

Типичный провинциальный город, каких великое множество на бескрайних российских просторах, начиная от Твери и Луганска и заканчивая Иркутском и Хабаровском. Длинные ряды двухэтажных бревенчатых и каменных зданий были чем-то похожи друг на друга, но в то же время имели множество отличий. Затейливая резьба на наличниках, разноцветье входных дверей и добротных калиток в тесаных заборах. Бросались в глаза и остатки той, еще не советской жизни.

Люди, хоть и косились и были боязливы, тем не менее, пока одевались хорошо, без привычной, доводящей до оскомины коммунистической серости и однообразности. Не взяла еще советская власть под свою «опеку» население, не привила им своей новой «моды». Но то ведь люди, а вот множество лавок, кухмистерских и магазинов, режущих глаза до революции своими яркими вывесками и предложениями — типа «Обед как у мамы» или «Покупай бритвы „Жилет“, им износа нет», — выходили на улицу задвинутыми ставнями или насмерть заколоченными досками окнами. Вернейшая примета победившей и устоявшей на ногах советской власти — монополия всей торговли.

И еще одна особенность большевистского режима сразу бросилась в глаза по пути следования — длинный хвост очереди у хлебного лабаза. Стояло больше сотни людей, в основном женщин, подростков и стариков, испуганно прижимавшихся к заборам, когда мимо них пропылили знакомые по всему городу автомобили пермской Губчека.

Глаза ловили нескрываемый страх во взглядах обывателей при виде проезжающих мимо кожаных курток и черных флотских бушлатов. Но порой Фомина обжигали людские взгляды, переполненные яростной ненавистью. Но вот таких противников совдепии, к его глубокому сожалению, было мало. Уж больно редко встречались. Террор коммунистов уже успел сломить горожан…

— Мой дом, Семен Федотович. А вон и повозка с мальчишками. Во двор только въезжает. Догнали мы их, успели, — Иван Трофимович, хоть несколько подрастерял в дороге угрюмость, был неулыбчив.

Подъехав к двухэтажному кирпичному дому с запыленными окнами, он остановил грузовик, но глушить двигатель не стал. И тут же вышел из машины. Фомин пристально посмотрел ему в спину, следом за Максимовым пошел выпрыгнувший из кузова Шмайсер, сменивший флотский бушлат на кожанку. Он выглядел вальяжно и грозно. Да еще с кобурой маузера через плечо. Водитель хоть и не внушал ему больше опасений, но предосторожность была не лишней.

Но все обошлось как нельзя лучше. Выскочившая во двор женщина в наспех наброшенном платке выслушала мужа молча, только кивала, глядя на увесистый кулак супруга. Максимов показал ей на повозку, потом сунул в руки заранее приготовленный сверток, на секунду прижал женщину к себе и тут же пошел обратно к машине.

Следом за ним поспешили спрыгнувшие из повозки кадеты, последним чинно вышагивал Шмайсер, показав Фомину отогнутый большой палец — «все в полном порядке, водитель ничего лишнего жене не говорил».

Фомин облегченно вздохнул — одной проблемой стало меньше. Он сделал все, что мог. В свертке позвякивало четыреста золотых рублей, но не это было главным. В портфеле Мойзеса оказались незаполненные мандаты чрезвычайной ценности — московской ВЧК и пермской Губчека, со штампами и печатями. Видимо, покойный Мойзес, не к ночи будь помянут, имел немалый вес в ведомстве Дзержинского, раз ему выдали подобный карт-бланш в полном комплекте.

А потому на капоте автомобиля Максимов собственноручно выправил своей семье подорожную с требованием ко всем советским и военным властям оказывать содействие семье сотрудника ЧК. И своему соседу также выписал мандат принадлежности к этой зловещей организации.