Волшебная реликвия - Михаил Костин Страница 48

Я потихоньку подрастала, и вот в один далеко не прекрасный день я увидела, что отчим смотрит на меня с какой-то неприятной ухмылкой. Я и раньше замечала, что он под видом воспитания любил схватить меня то за одну руку, то за другую или с деланной улыбкой шлепнуть по попке. При этом он шумно и притворно кричал: «Ах ты, бездельница! Ах ты, лентяйка этакая!» Но вы можете мне поверить, что лентяйкой я с детства не была. Я умела набрать хвороста, затопить печь, приготовить вкусную похлебку, помыть посуду, потереть песком до блеска чугунки, а в свободное время расшить узорами кухонные полотенца, простыни да наволочки. А еще я могла связать теплые носки или узорную шаль, да только шерсти в нашем бедном доме почти не было.

Между тем бедная моя матушка, не выдержав издевательств, побоев и непосильного труда, померла. Отвезли мы ее на кладбище, закопали под печальной березой, я сама насыпала холмик и поставила простой деревянный крест. Отчим три дня пил, я почти его не видела. А на четвертый день он заявился трезвый и, противно улыбаясь, сказал: «А ну-ка иди сюда, моя красотка!» Я сразу догадалась, чего он хочет, и сказала: «Нет! Никогда!» А он хрипло засмеялся и сказал: «А кто тебя будет спрашивать, негодница!» И пошел на меня, расставив, как грабли, свои огромные ручищи. Я стояла в углу, но не в том, где иконы, а в другом. И бежать мне было некуда. И когда этот зверь подошел почти вплотную, я взмахнула головой так, что волосы мои разлетелись, а половина моего лица вдруг вспыхнула страшным огнем. И кожа сделалась как вулкан, как раскаленные угли, когда они появляются в костре или печи – и красные, и черные, и белые одновременно. Он в страхе посмотрел на меня, закричал «Колдунья!» и убежал. Вернулся он только через два дня и на меня старался не смотреть. А еще через месяц по нашей реке проплывала ладья, в которой были купцы, направлявшиеся со своим товаром к морю. И был среди купцов один человек, который оказался капитаном корабля. И этот человек увидел меня, когда я в реке набирала воду. Когда ладья остановилась на ночлег, он пришел к отчиму и сказал: «Продай мне эту девушку». И они о чем-то шептались, и я слышала звон монет. А наутро этот человек пришел и сказал мне: «Отныне ты моя служанка и поедешь со мной». А мне уже было все равно. Оставаться с отчимом я не собиралась. Конечно, я вся дрожала, вся тряслась от страха, но этот человек, капитан, оказался не очень страшным и ко мне не приставал. Он только сказал, что у него на берегу моря есть маленький дом и что он хотел бы, чтобы за ним кто-то присматривал, когда он уходит в море. А в море он уходит надолго, на месяцы, а порой и на годы. И я стала воображать себе, как я живу хозяйкой в домике на берегу теплого моря, мой капитан надолго уплыл, в доме у меня чисто и прибрано, а в саду зреют груши, сливы, абрикосы и виноград. А я долгими вечерами сижу у печки и вяжу, и вышиваю. А может быть, даже читаю книги. Мне всегда хотелось читать книги и чему-нибудь мудрому научиться. Но на деле все вышло не совсем так. Он был, наверно, неплохой человек, этот капитан, но время от времени он впадал в тяжелые запои. И тогда он заявлялся домой с командой в десять-двенадцать человек, таких же буйных пропойц, и они шумели, кричали, ругались и с пьяных глаз засматривались на меня. А капитан был страшно ревнивый и устраивал с ними кровавые побоища на ножах. И всегда это кончалось тяжелыми ранами, а однажды мой капитан одного боцмана убил. Капитана арестовали, дом забили, а меня из него выгнали. И жить мне было негде, и я пряталась ночами на полузатопленных баржах. Но все в порту, да и вокруг, знали про меня, а многие думали, что это я – причина несчастий капитана, и прозвали меня Безобразной девушкой. Хотя никто меня особенно не обижал и все обходили стороной. Кормилась я подаянием да тем, что собирала иногда в одичавших, заброшенных садах. Но однажды у пьяных моряков вышел спор из-за меня, и кто-то сказал, что меня надо прогнать или убить. И они пьяной толпой пошли по баржам и худым лодкам искать меня. И нашли. И, наверно, убили бы. Но мимо случайно проходил один капитан. Вы его знали – это был Резотто. А надо сказать, все в порту его уважали и даже боялись. И когда он поднял руку, даже пьяные матросы остановились и затихли. А Резотто сказал: «Эта девушка пойдет со мной». И тогда один крикнул: «Не получится, капитан. Эта девушка – чужая собственность. За нее уплачены деньги». И тогда Резотто поехал в тюрьму и заплатил тому капитану деньги. А тот отдал эти деньги начальнику тюрьмы, и его выпустили. И вот таким образом первый капитан оказался на свободе, а я оказалась на каравелле «Жемчужина Севера». А капитан Резотто рассказал мне, что у него была племянница, которая куда-то исчезла, а я на нее страшно похожа и буду теперь ему вместо племянницы. И, что интересно, он не спросил моего имени. Откуда он мог знать, что имя мое я произносить не вправе? Дело в том, что в той книжке было написано, что отправится человек путешествовать под чужим именем, а свое под страхом смерти произносить не должен. А сможет он это сделать лишь тогда, когда кто-нибудь его поцелует с чувством истинной любви. После этого заклятие будет снято. Но это уже не из книги – про поцелуй. Так нагадала одна цыганка, чей табор стоял у реки неподалеку от нашей деревни. Одни боялись этой цыганки, другие ее превозносили. Но предсказания ее, надо сказать, обычно сбывались. Так или иначе, но имя свое я словно забыла. Да и губы меня не послушались бы, если я только попыталась бы его прошептать. Но откуда капитан Резотто мог это знать? Однако он ко мне с именем моим не приставал, а если надо было обратиться, так и говорил: «А ну, подойди сюда, племянница».

А теперь капитана Резотто нет на свете, и куда мне ехать, что делать, я опять не знаю. Сбывается предсказание из той книжки, что когда-то прислал мне священник. И поскольку поцелуй любви мне теперь уже не грозит, всю жизнь, видно, назначено мне скитаться под чужим именем.

Сэнди умолкла и смотрела невидящим взором куда-то во тьму.

– Ну почему? – сказал Галик неуверенно.

Остальные подавленно молчали.

В наступившей тишине вдруг стали слышны мерные шаги наверху. Четыре шага в одну сторону, четыре в другую.

– Наш страж, – догадался Арик.

– Похоже на то, – согласился Галик и прислушался. – Видимо, он там один.

– А зачем два? – усмехнулся Арик. – Нам и без него этот люк не выломать.

– Я бы справился, – сказал Валик, не переставая жевать то ли сухарь, то ли изюм…

– С люком или с пиратом?

– И с тем, и с другим.

– А что! – сказал Галик. – Наш мощный друг уже не раз доказывал, что он способен на подвиги.

– Вот именно. – Валик почему-то обиделся.

Вновь все умолкли. Страж наверху, похоже, устал ходить и вновь уселся где-то возле люка. Несколько минут стояла тишина, которую нарушил хриплый бас сержанта:

– Ну что, девицы и молодцы, плохи наши дела?

Вопрос прозвучал неожиданно и как-то грубовато. Никто не откликнулся.

– Да, плохи, – ответил сержант сам себе. – Весьма. Это ведь пираты, люди грубые. Разжалобить их нельзя ничем. И на корм акулам мы не идем по простой и прозаической причине – мы знаем то, чего не знают они. Про остров, про карту, про крест и тому подобное. Как только они это у нас выведают, мы им станем не нужны. Исход ясен?