Последний инженер - Евгения Мелемина Страница 48

– Мне не нравится, что он действовал моими клонами. Каждый раз, когда я приходил сюда, с меня снималась копия, из мертвых адептов и еще какой-то дряни лепили меня… а я не знал. Но моими руками все это начиналось. Взрывы, пожары, крушения поездов. Я так не хотел.

Двери лифта открылись, Кенни вошел и следом зашел Джон. Кенни молчал, думая о том, что сам когда-то брезгливо относился к подобного рода делам: сама концепция работы Мертвых настораживала. В индивидуальных случаях машины перерабатывали тело, чтобы восстановить его точно таким же. По этому принципу работали и парковые Врата: они убивали на точке входа и возрождали на точке выхода, а не переносили с места на место. В этом было что-то противоестественное, что Кенни считал легким неудобством, но со временем привык, так что негодование Джона он принял по-своему. Меха, видимо, не нравилось, что по его образу и подобию создавались бездушные машины, действующие в рамках приказов, и не более. Так же точно поначалу протестовал Морт, но потом, убедившись, что приказы он будет отдавать сам, успокоился.

Джон обрадовался затишью, надеясь, что Кенни его понял. Он, конечно же, пытался высказать другое: то, что недовольный теоретик никогда не вышел бы на улицы, чтобы претворять в жизнь свои кровожадные планы, что он никогда не требовал переворота и убийств, а теракты переживал так же тяжело, как и люди, чувствуя абсолютное бессилие перед тайной сокрушительной жестокости, с которой они проводились.

– Я не понимаю, зачем это было нужно, – сказал он.

Кенни пожал плечами.

– А как вас еще заставить шевелиться? – спросил он, выходя из дверей и шагая по коридору.

Он по-прежнему держался впереди и всем видом показывал, что не желает общаться.

– Как? – спросил Джон, едва поспевая за ним. – Что?

– Ну, вы же сидели и ничего не делали, – пояснил Кенни, – а как только люди на вас обозлились, сразу запрыгали…

– Но почему я?

– А кто? Я сразу отказался. Это из вас, меха, получается бездушный кусок дерьма, а мне бы пришлось осмысленно помирать… раз за разом.

– Но…

– Отвали, – почти выкрикнул Кенни и хлопнул дверью с надписью с номерной мутной табличкой. На грохот в коридор высунулся Эвил. Он выглядел уставшим, но собранным.

– Доу, – сказал он, – я помню, что обещал тебя посмотреть. Подожди пару часов, мне нужно закончить с Карагой.

– Я хочу посмотреть, – сказал Доу, но его заглушил страшный, слегка приглушенный крик.

Эвил поднял брови.

– Хочу посмотреть! – громче повторил Доу, начиная задыхаться.

– Прошу, – сказал Эвил, довольный, что может продемонстрировать свои умения. – Заходи.

Он шире распахнул дверь, и Доу вошел в комнату, заполненную стеклянными колбами. Почти все они были пустыми и отбрасывали бутылочные мутные блики, но в одной из них варился теплый пластик, сквозь который угадывались очертания человеческой фигуры. Через колбу то и дело проходили длинные, ветвистые электрические разряды.

– Это первый этап, – охотно объяснил Эвил, снимая с маленькой красивой руки узкую резиновую перчатку. – Подготовка тела. Оно должно выдерживать напряжение до двух тысяч меха-ватт, иначе сгорит на работе.

Доу подошел ближе и присмотрелся. Темные очертания вдруг обрели четкость, и с другой стороны припали к пластиковой преграде красные ладони и страшное, измученное лицо с обезумевшими глазами.

Джонни отпрянул.

– Это не Карага, – сказал он.

– Это его будущее зарядное устройство, – сказал Эвил, – а ты хотел Карагу посмотреть? В соседней лаборатории.

Лицо пропало, и снова донесся приглушенный, режущий крик. Доу сам еле сдерживался, чтобы не застонать. В нем опять что-то разладилось, легкие засвистели.

– Долго он будет… так?

– Дня три, – сказал Эвил, отпирая следующую лабораторию. – Обоим понадобится время. Карагу тоже надо привести в порядок, иначе он не выдержит подзарядки.

Он надел новые перчатки, а старые, разорвав, бросил в ведро под столом. На столе лежал Карага. Его огромное сильное тело Эвил аккуратно вскрыл и нанизал на длинные спицы, ровным квадратом открыв внутренности от шеи до паха.

В лаборатории держался стойкий запах кислого соединительного раствора.

Доу заглянул внутрь Караги и увидел мощные соединения биометаллических мышц с живыми тканями, крупные блестящие органы, одетые в розовые и желтые пленки; выгнутые схемы-контроллеры и укороченные остатки пищеварительного тракта.

Короб батареи Эвил снял и как раз менял желто-черные колбочки. Старые он вынимал из гнезд и складывал в алюминиевый лоток, а новые вшивал длинной загнутой иглой и укреплял крошечными винтиками, которые нельзя было толком рассмотреть без линзы, укрепленной над столом.

Джон с тревогой вгляделся в лицо Караги: под прозрачной пластиной маски оно выглядело как музейный экспонат.

О планах Шикана Джон знал, и знал, что Караге ничего не грозит. Его предполагалось завербовать так же, как и Морта, и поставить командиром над сотнями собственных клонов.

Шикан не сомневался в том, что любой армс перейдет на его сторону и будет рад участвовать в становлении нового порядка.

Джон, помня о том, что сказал ему Морт в баре «Попугай», тоже в этом не сомневался. Глядя на Карагу, которого он знал как своего отца, но не знал совершенно ни характера его, ни мыслей, он окончательно потерял надежду.

Ничего уже не изменить, думал он, ища в лице Караги черты, схожие с его чертами. Да и к чему менять? Что кажется таким отвратительным и несправедливым? Добровольные жертвы бездомных? Разрушение города? Армии меха на улицах? Бессмысленность сопротивления? Новое будущее, где всем обещаны равные права и единый бог?

Нет ничего такого, от чего стоило бы паниковать. Колеса истории всегда смазываются кровью, и не он тому причина.

Неужели страх и неуверенность держатся только на обиде за то, что Шикан использовал его как прототип террористов?

Мелкая, глупая обида. Разве сам Джон затевал теракты? Разве он сам их исполнял?

Нет, ничего такого не было и в помине.

А если задуматься, то все было сделано правильно. Как еще можно было заставить меха взяться за решительные действия? Как еще можно было их подтолкнуть к созданию нового мира? Только ненавистью…

Чем дальше Джон занимался самоубеждением, тем тревожнее ему становилось. Обычная человеческая обида захлестывала его, и к ней добавилась новая: он видел Карагу и вспоминал все, что было сказано им в его адрес. Оскорбления, шутки, презрение – Карага общался с ним только через их призму.

Это было так обидно, что Джон отошел в сторону и с тоской задумался: кем же он является на самом деле? Не бездомный, не человек, но и не меха в полном смысле этого слова.