Глаза ворона - Татьяна Русуберг Страница 48

В какой-то момент Токе выглянул за массивную раму фургона, и открывшееся зрелище поразило его. Прежде чистый горизонт, белесое небо пустыни и сверкающие на солнце пески исчезли. Все пространство перед караваном поглотила непроницаемая мгла, в авангарде которой ходили огромные воронкообразные вихри. Живое воображение паренька тут же нарисовало картину давным-давно случившегося на этой равнине противостояния сил Тьмы и Света. Наступающий мрак представился ему не чем иным, как армией Иль Алой с мчащимися на приступ преданными ей черными магами. Он, Токе, был несомненно воином Света. Он сражался за солнце и правое дело, отца, друзей, наконец — любовь! Он поднимет свой сверкающий меч и… Чья-то сильная рука дернула его вниз, прижала безжалостно к земле. И тут их накрыла буря.

Насколько тихо раньше было вокруг, настолько оглушительно теперь орал в уши Токе взбесившийся воздух. Насколько было светло, настолько теперь потемнело — до чернильной густоты. Страшной силы самум раскачивал тяжело груженные возы, словно детские игрушки, грозя опрокинуть на укрывшихся за ними людей. Краем глаза парень увидел, как с кибитки Маждара сорвало полог. Белым крылом он мелькнул в воющем воздухе и тут же исчез в нем навечно. Токе крепче ухватился за колесо своего возка и уткнул лицо в землю рядом с Каем: не прижми тот его вовремя своим телом, летел бы теперь вот так, вверх тормашками, сейчас и он сам…

Внезапно к тысячеголосому воплю бури будто бы прибавились новые крики, доносившиеся откуда-то слева. Токе повернул голову и разглядел во мгле мечущуюся у возка оружейника Пусты четвероногую фигуру. Очевидно, мешковина на голове одного из Пустовых мулов была закреплена ненадежно, ее сорвало ураганным ветром, и животное взбесилось. Оно безумно металось на привязи, молотя копытами во все стороны и грозя размозжить головы лежащим рядом людям. Сразу несколько караванщиков делали попытки усмирить мула, но подобраться к нему из-за беспорядочного метания и опасности быть унесенным бурей пока не удавалось.

Наконец одному из наемных работников Пусты, парню по имени Софус, удалось накинуть холстину на морду животного. Но тут мул резко рванулся, натянутая привязь лопнула, и он бросился бежать прямо в ревущую бездну, сбив на ходу Софуса с ног. Токе еще успел заметить, как бедное животное перевернуло в воздухе, бросило на землю головой вниз и, уже мертвое, поволокло в пустыню. Теперь внимание всех переключилось на Софуса.

Падение выбросило его за границу спасительного затишья за корпусом кибитки. Он пытался ползти против ветра, чтобы уцепиться за что-нибудь, что могло бы его удержать. Товарищи протягивали ему руки, но Софус был слишком далеко. Наконец, кто-то догадался бросить ему веревку, другой конец которой привязали к спице колеса. Парень поймал ее и попытался обмотать вокруг пояса. Он не видел, что сзади к нему приближался бесшумный за воем бури, вставший, казалось, до неба, крутящийся черный столб. Одно мгновение, и вихрь поглотил Софуса, двинулся по направлению к Пустову возку, но вдруг, словно передумав, остановился и стремительно пошел обратно в пустыню. Там, где раньше был Софус, ветер кружил только обрывок бесполезной веревки…

Токе отвернулся и закрыл глаза. Он часто представлял себе смерть, но всегда — в открытом бою, с мечом в руке, в окружении множества мертвых врагов… Ужасным и бессмысленным казалось погибнуть вот так, став жертвой бездушной стихии… «А что, если легенда о демонах, живущих в пылевых вихрях, — правда? Что, если из Софуса высосут кровь, и он, томимый неутолимой жаждой, вернется к каравану в образе демона? И что, если первым, кто встретится на его пути, буду я?» — Токе проклял свое живое воображение: несмотря на жару, у него мурашки поползли по коже.

Внезапно более страшная мысль пронзила его: «Ведь на месте Софуса могла быть и Майкен!» Вывернув шею, парень пытался рассмотреть ее в клубящейся мгле, но у него только разболелись глаза от секущего их песка. Наконец ему пришлось смириться: даже если бы он увидел, что девушке грозила опасность, что бы он мог сделать? Он был так же беспомощен, как товарищи Софуса, которые, он знал, сделали все, что могли, чтобы спасти парня. Чувство собственного бессилия было унизительно. Токе зло сплюнул песком и зажмурился: ветер вежливо вернул плевок прямо в его правый глаз.

Тут Кай больно ткнул соседа в бок и сунул под нос конец веревки. Сам он уже как следует привязал себя к колесу фургона, так что руки его освободились, и теперь собирался проделать ту же процедуру с Токе. Увидев, что отец и Мастер Ар возились подобным же образом у другого колеса, парень позволил протянуть веревку у себя под мышками.

Затем последовало долгое ожидание. Разговаривать было невозможно из-за шума бури. Смотреть было не на что, кроме клубящегося мрака, да забитые песком глаза все равно уже ничего не видели. Весь мир Токе внезапно ограничился пятачком земли, на котором он лежал, колесом фургона, твердым плечом Кая рядом с ним и судорожной борьбой за каждый вздох.

В какой-то ужасный момент парню показалось, что он задохнется, что воздуха больше не осталось, что все пространство между небом и землей заполнил один песок, песок и голубая пыль, которые вот-вот забьют и его горящие легкие… В панике он потянулся сорвать с лица прилипшую к потной коже повязку, но его движение было перехвачено рукой Кая. Токе, судорожно дыша, попробовал вырвать кисть. Но сосед покачал головой и, сдвинув назад капюшон, показал на пальцах другой руки: «Смотри мне в глаза. Не бойся. Дыши. Смотри, как я. Да, вот так. Уже лучше. Не смотри туда. Смотри мне в глаза. Вот так. Так. Дыши».

Кай положил ладонь Токе к себе на грудь и, подражая его спокойному дыханию, слушая уверенный ритм его сердца, тот постепенно успокоился и перестал задыхаться. Убедившись, что с товарищем все в порядке, Кай отпустил его взгляд. Токе закрыл глаза. Так они и полусидели-полулежали, тесно прижавшись к колесу и друг к другу, час за часом в гремящем аду пыли и песка. Изредка они доставали из ямки бурдюк и отпивали по глотку — воды оставалось уже мало. Токе понял, что наступил вечер, только когда стало холодать. Горячая хватка ветра сменилась ледяными объятиями, и они с Каем вытащили припрятанные овчины и, как могли, завернулись в шкуры. Временами Токе впадал в забытье, черную яму без снов. Временами он открывал глаза, только для того, чтобы снова увидеть несущийся мимо мрак, закрыть их и оставить берег реальности, чувствуя, как мерно вздымается грудь товарища рядом с ним.

Когда Токе пробудился в очередной раз, первое, что он увидел, были низко-низко нависшие над ним мерцающие голубые звезды. Он испугался, не ощутив рядом ни Кая, ни надежной твердости колеса. Рывком перевернулся на живот и понял, что окружавшая его чернота была привычной темнотой ночи, в которой уже горел лагерный костер. Он лежал на своих шкурах у фургона, как лежал уже много ночей до того, и видел тени не ползавших, а ходивших возле огня людей. Ветер стих. Воздух очистился от пыли, обрел прозрачность и наполнился ночной свежестью. Если бы не все еще составленные в линию кибитки, колеса которых с наветренной стороны завалило грудами песка, можно было подумать, что все случившееся — всего лишь дурной сон.

Токе встал, кряхтя, отряхнулся, выплюнул набившийся в рот песок — на сей раз без последствий — и поплелся искать отца и Кая. Танжринов возок стоял тих и темен, но парень надеялся, что у костра ему удастся разузнать, все ли в порядке с Майкен. Первым он наткнулся на Эсгера, который поил изнывавших от жажды мулов.