Эльфы, топор и все остальное - Евгений Шепельский Страница 48

Надо же…

Перед тем как нырнуть в стену ливня, я оглянулся и увидел, что Престол Истинной Веры прекратил атаку. Отлично! Их задумка пошла наперекосяк, и фанатикам потребуется некоторое время, чтобы перестроить войска. Провидение даровало мне возможность переломить ход битвы за Фрайтор.

Над головой сверкало и грохотало, отблески молний стали багровыми; мат Талестры подбросили в тучу шаманских дрожжей, и теперь закваска колобродила, обильно выплескиваясь на поле Хотта. Видимость была не более чем на пятнадцать шагов. Впрочем, варвару Джарси достаточно лишь раз засечь направление, а на стан войск Фрайтора я насмотрелся и четко знал, где кто.

— Держаться за мной! — гаркнул я. Теплый ливень барабанил по моим плечам.

Наконец мы достигли гномского лагеря. Здесь царило уныние. Артель «Огнем и Мечем» понесла тяжкую утрату и скорбела в предчувствии будущей глобальной абстиненции. Потерянно слонялись меж подвод щитоносцы и гномы-огнеметчики, чьи пояса были увешаны глиняными бутылками с уракамбасом. Кое-кто, выдернув затычку с горючей пропиткой, хлебал из горлышка. «Что делать?», «Кто виноват?» и «Кому бы вмазать?» — три вопроса читались в их взглядах.

Жаль, я не додумался сломать Джоку вместо носа челюсть: играть роль козла отпущения мне совсем не хотелось.

Вдобавок (я выяснил это быстро) Рондина не прислала за гномами, как обещала, и те обиделись. Сущие дети. Ну как таким жить без власти Жриц Рассудка?

Мы затолкали бедняг из моей команды в гномский фургон; Имоен осталась присматривать за ними и врачом-полукровкой. Крессинда увязалась за своим женихом.

А Джок уже что-то горячо втолковывал ближайшему огнеметчику, поглядывая на старину Фатика.

Вряд ли он пел мне дифирамбы.

Проклятье… Мне нужны гномы, как военная сила! Без них соваться в лагерь сатрапа — верная гибель.

— Олник, — позвал я. — Скажи всем, я бывший любовник Рондины Рондергаст, и сейчас поведу вас в лагерь сатрапа требовать компенсацию за дымовальную машину! Скажи, она меня так любит, что по одному моему слову отсыплет вам денег на две машины сразу! — Слыхали, как я запел? Эх, какой актер во мне пропал! (Пропал? Нет, скажу так: я его удавил!)

— А она тебя любит, да?

— Души во мне не чает.

— А… а почему она тебя…

— Не спрашивай, делай, эркешш тебя подери!

Слова Олника волной прокатились по лагерю гномов.

В две минуты за моей спиной образовалась толпа — огнеметчики, щитоносцы с секирами и фитильщики. Глаза бородачей разгорелись: две, две машины! Чем грубее ложь, тем быстрее в нее поверят, это факт, и кому-какое дело, что та же любовница только что пыталась меня прикончить? Нет, конечно, позже гномы кое-что сообразят, но не сейчас. Сейчас у них шок, а в таком состоянии управлять ими — проще простого.

Я ощутил себя дудочником-крысоловом, который ведет очарованных крыс куда ему нужно. Иногда следует проявлять инициативу несколько большую, чем позволяет чувство здравомыслия и… совесть.

— Уничтожать всех, кто попробует помешать нам пройти!

— У тебя глаза безумные, прямо караул… — повторил Олник. Крессинда кивнула.

— Да-да, — сказал я, — пойдем.

Мы потопали по слякоти, держась между армиями враждующих фракций. Я — и несколько сотен вооруженных бородачей в килтах и кожаных куртках с нашитым железом (щитоносцы вдобавок носили шлемы, похожие на котелки). На десяток гномов-огнеметчиков приходился один фитильщик-подросток. Этот короткобородый паренек носил за плечами стойку с тлеющими фитилями, прикрытыми от дождя жестяным козырьком. Пить уракамбас ему не полагалось, и взгляд у него был печальный. Я некстати вспомнил, что борода у гномов-мужчин начинает отрастать сразу, как только дите отлучают от груди, поэтому трехлетние бородатые дети у гномов не редкость. С другой стороны, истинным признаком взросления считается момент, когда борода достигает пупка и начинает завиваться в колечки, а это случается не раньше двадцати лет.

Гритт, забудьте. Нам бы добраться до лагеря сатрапа.

— Быстрее! — крикнул я, подгоняемый недобрыми предчувствиями. — Быстрее! Олник, передай дальше, пусть ускорят ход!

Гроза ярилась над нами.

Один короткий бросок…

Мы двигались под струями яростного ливня. Багровые молнии кроили водяную завесу над нашими головами.

Я был царем в стране слепых — бородачи, конечно, не ориентировались в дождевых сумерках.

Я вооружился тесаком, гномской короткой секирой и заточенной киркой, которой сподручно пробивать доспехи. Справа от меня шагал Олник со своим семейством, слева — Крессинда (Жрицу Рассудка гномы вовсе не замечали).

Вперед! Мы прошли между солдатами сатрапа и баронским ополчением.

Никто на нас не кинулся. Только две оседланные лошади выскочили навстречу.

Еще десять минут безостановочной ходьбы вверх по склону.

Вот и лагерь сатрапа… Подводы, что загораживают вход, целехоньки. Я мысленно кинул монетку и наладился обходить лагерь с западной стороны, и вскоре отыскал место вторжения. Возы растащены, часть палаток сгорела, дождь колотит по мертвым телам… Вот, сцепившись, лежат дьякон-телохранитель Багдбора и человек Кракелюра с грязно-белой повязкой на руке… Трупы лошадей… Дальше вповалку — солдаты дворцовой гвардии сатрапа и рыцари в черных накидках с девизом «Честь и слава!»

Храмовники Фаерано! Добрые рыцари!

Ну конечно, эта мосластая трусливая крыса играла в предательство с размахом! Прикинулся союзником Рондины, усыпил ее бдительность, затем улучил момент и предал, напав на нее в тот миг, когда большая часть верных Рондине войск уже ушла из лагеря. Возможно, именно этого требовали от него арконийцы, строившие многоходовую интригу. Думаю, Фаерано был уверен, что он один — истинный предатель! А Багдбор и Кракелюр? Хе. Тут сработала моя затея. Я ведь приказал обоим быть в лагере сатрапа! Они явились со своими приближенными, ведь так приказал эмиссар Арконии, их господин! А вот потом… Рискну предположить, что все пошло не совсем так, как они рассчитывали.

Поразительный клубок предательства поджидал меня во Фрайторе! До какой низости могут дойти властьимущие, для которых слово «родина» означает место, где они попросту зарабатывают деньги! Проклятые Небеса! Да на всем моем пути предатель гнездится на предателе, обманщик на обманщике, и даже женщина, которую я люблю, меня обманывает!

Из-за полога дождя вынырнул храмовник. На спине обрывок накидки, похожий на кляксу. Доспехи измяты. Похоже, ранен, но я не рискнул уточнять. Я швырнул кирку ему в грудь, затем обрушил сбоку на шею, прикрытую надорванной сеткой бармицы, секиру. Едва рыцарь упал, я, примерившись, вогнал тесак ему в подмышку, между кирасой и наплечником и взревел, как тролль:

— Гро-о-о-о-о!