Неупокоенные - Лорен Оливер Страница 48

– Мне надо было посрать, – огрызнулся Трентон.

– Словечки! – вздохнула Кэролайн и отошла от ванной.

Призрак продолжала, как ни в чем не бывало:

– Я не ребенок. У меня день рождения в июле. Мама сказала, что мы можем пойти туда, куда я захочу. Я попросила сходить в «Шесть флагов». – Девушка замолчала на пару секунд. – Как думаешь, она по мне скучает?

– Пожалуйста, помолчи, – сказал Трентон. От этих голосов в его голове как будто ползали мелкие жучки. Еще чуть-чуть и его мозг взорвется.

Девять. Он насчитал девять таблеток.

– Этого недостаточно, чтобы умереть. – снова сказала девушка. Она была совсем рядом с ним. Его раздражало, как быстро она умела перемещаться. Каждое ее прикосновение было как поток ледяного воздуха, как спазм в желудке… – Тебя просто вырвет.

– Откуда ты знаешь? – Трентон бесился, потому что она была права. Он уже изучил этот вопрос в Интернете и выяснил, что потребуется не меньше двадцати таблеток, чтобы уж наверняка отбросить коньки. Но он не смог украсть так много у Минны за раз.

– Я видела по телевизору.

Девушка опять замолчала.

– Это нечестно! – наконец сказала она, и голос ее задрожал. Она больше не прикасалась к Трентону, но он чувствовал потоки холодного воздуха, исходящие от нее. У него волосы на руках встали дыбом.

– Да, нечестно, – сказал он. Ему вдруг захотелось прижать девушку к себе, обнять, усадить на колени, как он делал с Эми, когда ей снились кошмары. Но это была не Эми. Это был даже не ребенок. И, конечно, он не мог до нее дотронуться. Он даже не видел ее лица – все было очень расплывчато и нечетко.

– Когда ты умрешь, – сказала она, – мы будем друзьями, да? – Девушка немного смутилась – Мы всегда будем вместе, да?

Трентон почувствовал прилив паники. Он об этом и не подумал! Он думал, что просто уснет, что Минна будет рвать у себя на голове волосы от отчаяния и винить себя в его смерти, что одноклассники зажгут свечи в школьном коридоре в его память… Но что если смерть еще более ужасная и унылая, чем жизнь? Что если все станет только хуже? И ничего нельзя будет с этим поделать…

– Не рассчитывай на это, – обронил он, – я не собираюсь тут оставаться.

Но когда Трентон пересыпал таблетки обратно в пустой флакончик от лосьона, где он их прятал, то просыпал две мимо. У него тряслись руки, и колени им вторили.

– Ты останешься, – сказала девушка-призрак, – ты останешься, и мне всегда будет с кем поговорить.

Она начала растворяться в воздухе, сливаясь с кафельной плиткой и старой занавеской для душа с пятнами плесени. Скоро она снова станет тенью. Голосом, который может слышать только Трентон.

– Мне так одиноко, – прошептала девушка.

Он поставил флакончик в самый дальний угол шкафчика с лекарствами, который пах старым лейкопластырем, лаком для ногтей и противной детской жвачкой. Но этот запах его успокоил. Трентон вспомнил про Кэти и про то, как она наклонилась к нему, когда зажигала свечи.

– Мне тоже, – сказал он.

Трентон, Минна и Кэролайн заперлись в разных ванных. И никто из них не заперся там по назначению.

Трентон снова пересчитывал таблетки, как будто их количество могло каким-то чудом само удвоиться за пару часов. Кэролайн набирала один и тот же номер и скидывала его. Набирала и скидывала.

А Минна заперлась в ванной с курьером из «Федекс».

Все это напомнило мне старый детский стишок:

Король тогда в подвале

Считал свою казну,

А королева в спальне

Готовилась ко сну.

Служанка возле замка

Сажала кустик роз,

Примчался дрозд – вертлявый хвост

И откусил ей нос [1].

Мне всегда казалось, что это очень забавно – люди сидят по разным углам, занимаются своими делами, и все счастливы (ну, кроме бедной служанки, которая осталась без носа).

Но на самом деле это не очень-то и весело: все разошлись по отдельным комнатам замка, стараются чем-то себя занять, чтобы не так остро ощущать одиночество.

Прямо как Уокеры в своем огромном доме – расселись по разным ванным и переговариваются только через двери, когда кто-то выходит наружу.

Все ждут чего-то. Что прилетит дрозд, который откусит им нос. Что крыша рухнет. Или что пожар опять начнется.

– О, да, – стонала Минна, – да, да!

– Закрой глаза, Вивиан, – автоматически крикнула я, хотя знала, что это невозможно. Голый зад Минны в раковине сжимали мясистые пальцы курьера. Как мне хотелось со всей силы хлопнуть ее по бесстыдному заду! Но я не могла, я не была достаточно сильна. Пока.

– Меня зовут не Вивиан, – сказала девушка, – и я знаю, что такое секс!

– Новенькая, – встряла Сандра, – хоть ты скажи Элис, чтобы она перестала быть такой брюзгой.

– Я не брюзга. – Я все эти три дня терпела нападки с ее стороны, и мне это надоело. Мне надоели покачивающиеся в такт ноги Минны и спущенные штаны курьера. Надоели все Уокеры, которые постоянно раздражали меня своими голосами, запахами, действиями, своей… жизнедеятельностью. Они как жуки, термиты, которые поедают нас изнутри.

Скоро я буду свободна. Еще никогда за все годы моей смерти я не была так близка к свободе, как в те несколько минут – когда огонь разбегался по углам, охватывая стены, пол и потолок, окутывая нас своим обжигающим теплом, а дым, как чьи-то ласковые руки, мягко гнал воспоминания прочь.

– Всем иногда нужна разрядка, – продолжала вещать Сандра. – Знаешь, некоторым женщинам-истеричкам даже рекомендовали покупать вибраторы. Парочка оргазмов – и нервишки снова в норме!

– Фу! – поморщилась Вивиан.

Вот бы только огонь распространился дальше!

– Меня поражает, – сказала я, – как твоя глупость может только возрастать со временем! Вивиан, скажи Сандре, что ее глупость…

– Я не Вивиан!

– А у тебя был вибратор? – Сандра на этот раз обратилась напрямую ко мне. Она была явно очень довольна собой. Минна соскользнула в глубь раковины, курьер зарычал и прижал ее к себе сильнее. У нее было напряженное выражение лица, как у человека, который в агонии испускает свой последний вздох. – Знаешь, тебе бы он помог. Расшевелил бы застой у тебя там, снял бы напряжение маленько. Может, тогда ты не была бы такой занудой.

– У меня был муж.

Минна застонала. Из ее рта вырывалось только одно слово, раз за разом: «Давай! Давай! Давай!» Я подумала про Эда, про Томаса, про жуткую тошноту по утрам, когда я и минуты не могла удержать свой завтрак внутри.