Звезда Ада - Андрей Дашков Страница 48

Когда дверь со скрежетом слетела с петель, Люгер увидел странную и жуткую картину: по каюте метался окровавленный Кравиус, безуспешно пытавшийся избежать ударов огромного черного лебедя; все предметы, находившиеся здесь, были покрыты тонким слоем темного инея… Птица повернула голову к тем, кто ворвался в проем, и издала резкий крик, от которого кровь стыла в жилах. Ее глаза пылали неестественным огнем, а клюв был цвета крови.

Маленький человек с саблей в руке шагнул вперед и, не побоявшись задеть Кравиуса, одним точным ударом перерубил шею лебедя у самого основания.

Тело дьявольской птицы упало на пол, но из него не вытекло и капли крови – только зеленая слизь, зловонная, как болотная жижа. В то же мгновение аббат рухнул рядом, открыв свое изуродованное лицо. Зрелище показалось крайне отвратительным даже Стервятнику, повидавшему на своем веку множество трупов и ран.

Но то, что произошло с головой и шеей лебедя, заставило всех присутствовавших в каюте содрогнуться. Они убедились в том, что имеют дело с силами, далеко превосходящими человеческое понимание…

Извиваясь, как змея с птичьей головой, длинная гибкая шея выползла из каюты в коридор и растворилась в темноте. Никто не двинулся с места, чтобы помешать ей. Даже помощник аббата был, похоже, на какое-то время парализован ужасом.

Потом он пришел в себя. По его приказу матросы подняли и уложили на койку бесчувственного Кравиуса. Кто-то, немного сведущий в медицине, стал оказывать аббату помощь. Его изуродованные руки со скрюченными пальцами были похожи на две багровые клешни. На месте левого глаза зияла глубокая рана.

Проткнув клинком обезглавленное тело лебедя, человек в плаще поднялся на палубу и выбросил его за борт. Двое матросов принялись мыть каюту, забрызганную кровью и зеленой слизью. Иней быстро таял и превращался в лужицы темной жидкости…

Некоторое время Люгер размышлял над тем, что видел, и вдруг, словно вспомнив о чем-то не менее важном, вышел из каюты.

Он вернулся через минуту и положил возле Кравиуса пробирку с притертой пробкой. Моряк, склонившийся над аббатом, с отвращением уставился на Стервятника. Однако Люгер спокойно встретил его взгляд. Раны толстяка все еще кроовоточили, и свежей крови должно было вполне хватить для того, чтобы накормить гомункулуса.

Никакие знамения, а тем более страдания аббата не могли поколебать решимости Слота. Черный лебедь дважды явился ему за последний месяц – это было уже слишком…

* * *

К полуночи Люгер заперся в своей каюте и достал из сундука заветный сосуд. Ни одно движение воздуха не колебало пламени зажженных им черных свечей. Изредка было слышно, как стонет за перегородкой Кравиус, которому снились самые недобрые сны.

На всякий случай Люгер завесил плащом иллюминатор. Теперь он испытывал лихорадочное возбуждение, как будто шел на опасное, но заманчивое дело.

Слот откупорил залитое сургучом горлышко и налил в сосуд некоторое количество крови. Вначале ничего не происходило, и он почувствовал нечто вроде разочарования…

Спустя некоторое время стекло сосуда посветлело с одной стороны и окрасилось в ярко-оранжевые и пурпурные тона, словно раскаленный металл. Затем красный цвет сменился молочно-белым, и мутное стекло стало приобретать прозрачность. На боковой поверхности темного сосуда образовалось небольшое окно, за которым слабо шевелилось что-то.

Еще через минуту Люгер, с жадным любопытством глядевший на сосуд, невольно отшатнулся. Существо, которое он увидел за стеклом, оказалось непередаваемо безобразным. У него не было ни рук, ни ног; безглазая и безносая голова торчала мучнисто-белым рыхлым комом над обильно политой слизью горкой плоти лилово-розового цвета. Голова была перерезана щелью огромного безгубого рта. Рот гомункулуса распахивался, как пасть жабы, – он требовал еще крови…

Это существо напоминало кусок сырого мяса и тем не менее в каком-то смысле было живым. Стервятника поразила мысль, что ужасное создание является порождением или даже преображенной частью его собственной плоти. Было нечто чудовищно противоестественное в этом слиянии мертвых ингредиентов, оживленном недоступным людям колдовством.

Слепой уродец судорожно дергался во мраке своего заточения, и, сжалившись над ним, Люгер налил в сосуд еще немного крови. Кровь попала на гомункулуса, и Слот увидел, что тот вовсе не пьет ее – на поверхности его бесформенного тела, покрывшейся пузырями и розовой пеной, образовались глубокие трещины и поры, через которые гомункулус впитывал в себя лившуюся сверху живительную жидкость…

Напитавшись кровью, обитатель черной бутыли стал похож на раздувшийся мешок. При этом из горлышка сосуда пахло так, как мог бы смердеть двухнедельный труп.

Оцепенев от непреодолимого отвращения, Люгер смотрел на то, что казалось каким-то извращенным зародышем или уже почти ребенком – оплодотворенной его семенем мертвой материей. Он едва удержался от того, чтобы не выбросить сосуд в океан и не покончить таким образом с этим кошмаром. Но нельзя было изменить прошлое – а будущее настойчиво взывало к настоящему и требовало ответа.

Поэтому Стервятник задал первый вопрос. Собственный голос показался ему чужим и хриплым. Было одновременно смешно и жутко разговаривать с существом в бутылке, тем более что он не знал, как вообще общаться с ним. Люгер успел произнести только:

– ГДЕ НАХОДИТСЯ…

Его остановила внезапная перемена, произошедшая внутри сосуда. Он увидел лилово-фиолетовый цветок, стремительно растущий и распускающийся рядом с гомункулусом, как будто чужая кровь воскресила и его. Стебель и пять лепестков этого цветка были слишком мясистыми и имели неестественный для растения оттенок – потом Люгер понял, что это вовсе не растение…

Цветок превратился в ладонь, а его лепестки раскрылись и стали извивающимися пальцами без ногтей и суставов. Стервятник услышал ни с чем не сравнимый звук, от которого волосы зашевелились на его голове, – низкий вой, доносившийся будто из самой преисподней. Гомункулус раскрывал свою безгубую пасть и в ужасе бился о стенки сосуда. Фиолетовые пальцы обхватили его в том месте, где бесформенное туловище переходило в уродливую голову, и начали сжиматься, выдавливая кровь и слизь изо рта и пор своей кошмарной жертвы…

Не успевая удивляться мрачной абсурдности происходящего, Люгер наблюдал за удушением и агонией обреченного гомункулуса. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться: чье-то колдовство опять вмешалось в ход событий – и оно оказалось сильнее того, которое помогало Стервятнику.

Чуть позже, спохватившись, он еще пытался как-то облегчить печальную участь гомункулуса – вставил ланцет в горлышко сосуда и нанес им несколько уколов в неумолимо сжимающиеся пальцы. Но инструмент был слишком коротким, а горлышко слишком узким: на фиолетовую руку, которая росла прямо из вязкой плоти, покрывавшей дно сосуда, эти уколы не возымели никакого заметного действия.

Пасть гомункулуса превратилась в воронку, из которой фонтаном била кровь, затягивая стенки бутыли густой малиновой пленкой. Стекло быстро темнело; сосуд превращался в маленькую беспросветную могилу. Из него все еще доносились сдавленные крики гомункулуса.