Сто Тысяч Королевств - Н. К. Джемисин Страница 49

Теперь я смотрела ему в лицо. Голос у него снова стал по-детски писклявым:

— Ты как?

— А что это было? — поинтересовалась я в ответ.

— Мы… не очень поняли.

Я вздохнула и отстранилась от него. Надо подняться на ноги. Меня будто выпотрошили, а потом набили ватой. Я оскользнулась и опять оказалась на коленях. Выругалась.

— Йейнэ…

— Если ты намерен скормить мне очередную порцию лжи, прошу тебя, не трудись.

На скулах Сиэя заиграли желваки.

— А я не вру, Йейнэ. Мы и вправду не знаем, что происходит. Но… как-то так вышло… в общем, душа Энефы еще не исцелилась в полной мере. Хотя мы надеялись, что к этому времени она… Одним словом, она снова стала единым целым. — И тут он многозначительно поглядел на Курруэ. — Но она по-прежнему очень хрупка — и ее невозможно извлечь из тела, не повредив.

Не повредив душу — не тело. Он это имел в виду. Какая трогательная забота. О душе. Жаль, у меня не оставалось сил, чтобы рассмеяться.

— И теперь непонятно, насколько она повреждена — после того, как долгое время пребывала в таком состоянии, — мрачно пробормотала Курруэ.

Она принялась мерить шагами крошечную комнату.

— Если конечностью не пользоваться, она отомрет, — тихо проговорила Чжаккарн. — У нее есть собственная душа, а необходимости во второй — нет и не было.

А я бы вам так сразу и сказала, подумала я. Но мне не дали возможности для протеста. Обидно.

Но что, во имя Вихря, со мной теперь будет? Энефадэ прекратят попытки извлечь душу из моего тела? Отлично, мне как-то больше не хотелось испытывать такую же боль. Но это значит, что они последуют прежнему плану. Потому что по-другому заполучить душу у них не вышло.

Значит, поэтому меня преследовали странные сны и видения? Потому что душа богини стала гнить и разлагаться?

Демоны. Тьма. Как игла компаса в поисках севера, я развернулась к Нахадоту. Тот отвел взгляд.

— Что ты там такое говорила? — вдруг требовательно гаркнула Курруэ. — Про Декарту?

Про Декарту?.. До него ли мне сейчас?! Но я сделала над собой усилие и вернулась в эту комнату, в я-здесь-сейчас, и выпихнула из разума видение жуткого неба и страшную картину — сияющие руки вцепляются в чью-то плоть и хищно рвут ее.

— Декарта намерен устроить бал в мою честь, — выговорила я. — Через неделю. Чтобы отпраздновать мое назначение наследницей.

И покачала головой:

— Кто знает? Возможно, это просто бал…

Энефадэ переглянулись.

— Так скоро, — нахмурившись, пробормотал Сиэй. — Я и не думал, что он решится на это так быстро…

Курруэ покивала собственным мыслям:

— Хитрый старый мерзавец. Скорее всего, он собирается провести ритуал на рассвете следующего дня.

— Это что же, получается, он узнал, что мы тут затеваем? — спросила Чжаккарн.

— Нет, — сказала Курруэ. — В таком случае она была бы давно мертва, а душа попала бы в руки к Итемпасу.

Меня передернуло от одной мысли об этом. А потом я наконец-то сумела подняться на ноги. К Нахадоту я больше не поворачивалась.

— Ну что, может, хватит уже злиться и рычать на меня? — светским тоном осведомилась я, отряхивая и разглаживая юбку. — Потому как в свете грядущих событий у вас, господа хорошие, дел ой-ой-ой как прибавится.

Жрецы время от времени поминают Войну богов — обычно, когда хотят предостеречь об опасности впадения в ересь. Это все из-за Энефы, говорят они. Все из-за Предательницы, из-за нее три страшных дня люди и животные лежали, беспомощно хватая ртами воздух, а сердца их бились все медленнее, а животы вздувались, ибо внутренности отказывались переваривать пищу. Растения пожухли и через несколько часов погибли, а плодородные поля обратились в серую пустыню. А море, которое ныне называется морем Раскаяния, вскипело, и все самые высокие горные пики раскололись надвое. Жрецы говорят, что это все дело рук детей богов, бессмертных порождений Энефы, ибо брат поднял оружие на брата и лик земли превратился в поле битвы. А отцы их, небесные властители, сражались высоко за облаками.

Это все из-за Энефы, не устают повторять жрецы. А не из-за того, что Итемпас убил ее — об этом они молчат.

Когда война закончилась, мир лежал в руинах и большая часть живых существ умерла. А те, кто выжил, бесповоротно изменились. В моих краях охотники рассказывают легенды о зверях, которых теперь не встретишь, а в деревнях, убирая урожай, поют о злаках, которые больше никто не выращивает. Нужно сказать, что первые Арамери действительно сделали много хорошего для выживших в катаклизме — вот об этом жрецы разливаются соловьями. Они направили силу обращенных в рабство богов на то, чтобы срастить расколовшиеся горные склоны, вернуть океанам воду, а земле — плодородие. Мертвым, конечно, помочь уже было нельзя, но живых они спасли — скольких сумели.

И не безвозмездно.

Про это жрецы тоже не говорят. Почему-то.

* * *

Спорить не о чем. Близился тот самый ритуал, и Энефадэ не могли обойтись без моей помощи. И потому Курруэ — неохотно и с очень кислой миной — согласилась принять мое условие. Мы все прекрасно понимали, что стать наследницей Декарты для меня почти невозможно и что Энефадэ меня просто подбадривают. Не хотят расстраивать перед смертью. Что ж, и это неплохо. Особенно если не задумываться о будущем.

А потом они исчезли — все, кроме Нахадота. Он, как сказала Курруэ, мог перенести меня в Дарр и обратно ночью — а до рассвета оставались считаные часы. Настала полная тишина, и я развернулась и посмотрела Нахадоту в лицо.

— Но как? — спросил он.

Как ты сумела увидеть наш бой и мое поражение? Вот что он хотел спросить.

— Не знаю, — честно ответила я. — Но такое случалось со мной раньше. Однажды мне приснилось прежнее Небо. Старая столица. Я видела, как ты разрушил ее.

По спине пробежал холодок.

— Я думала, это просто сон, но если то, что я увидела, действительно случилось…

Значит, это не сон. Это воспоминания. Воспоминания Энефы. Отец Небесный, я совсем, совсем не хочу знать, что все это значит.

Он прищурился. Сегодня он снова был в этом облике — том самом, которого я больше всего боялась. Потому что он будил во мне желание, которому я не могла сопротивляться. Я уставилась в точку над его плечом.

— Значит, вот оно что, — медленно проговорил он. — Но Энефа тогда была уже мертва. Она не видела, что он со мной сделал.

А я видела. И очень жалею об этом. Но прежде чем я успела сказать хоть слово, Нахадот шагнул ко мне. Я торопливо отступила. Он застыл на месте:

— Боишься меня?