Библия улиток - Евгения Мелемина Страница 49

Лондон говорит, что вел он себя словно божество, спустившееся с небес: рушил и одаривал одновременно, и был собой очень доволен.

– Этому парню не хватало любви. – Он сказал то, что мы все и так знали – не было никого, так зависимого от внимания и тепла, как мой брат. – Теперь о нем есть кому позаботиться. Командор носит его на руках… образно если.

В своих скитаниях полумертвый Лондон все-таки умудрился поймать ниточку, ведущую к Сантане. Он узнал, что есть где-то селение, которое находится под охраной и контролем механического бога. Говорили, бог этот жесток к чужакам, хватает их руками и выдавливает им кишки наружу. Говорили, что благодаря ему в селении есть вода. Много чего говорили, но Лондон вычленил главное и решил, что таким богом может быть только «сайлент». Он помнил о побеге «Тройни», прижал в подворотне какого-то безобидного толстячка из тех, кто причислял себя к Альянсу Освобождения, и добился от него истории о крахе всех надежд Альянса – о неразрывном симбиозе Сантаны и украденного им по заказу «сайлента». Толстячок рассказал, что Сантана все-таки добрался до Альянса, раскрыл кабину и выдвинулся наружу, голый, в язвах и с продырявленным черепом, в который «сайлент» вогнал одно из своих сиреневых щупалец.

Выглядело это так жутко, что половина деятелей, заказавших у Сантаны «сайлента», попадала в обморок, а более стойкая половина блевала себе под ноги.

Поговорить с Сантаной не удалось. Он не отвечал и не подавал признаков понимания, но чего-то напряженно ждал.

Догадался только мистер Ббург, мой старый знакомец. Он поспешил собрать в потрепанный рыжий чемодан все деньги Альянса – накопления членских взносов и прочую дребедень, и вручить этот чемодан Сантане.

Говорят, Сантана несколько секунд держал Ббурга за глотку, но все-таки не стал его убивать. Закрыл кабину и ушел.

Толстячка, который рассказал ему всю эту историю, Лондон прикончил. Затащил в разбитый подвал, привязал и долго нарезал кусками, очень надеясь, что толстяк доживет до того момента, когда он доберется до внутренностей.

Толстяк не дожил.

О своих убийствах Лондон рассказывал мне на дню по пять раз. Мы шли вверх по горной серой дороге, ориентируясь на снежные выступы скал, за которыми, по слухам, и укрылся в диком селении Сантана-«Тройня», а Лондон, не обращая внимания на холод и свой страшный кашель, все бубнил о том, как все это происходило. Он не смаковал, не хвалился, а словно пытался понять, что и зачем творил. Я его не прерывал и не осуждал.

Ему и без меня было плохо, да и что такой, как я, может сказать такому, как он?

Мне вообще не нравится идея осуждения. Я предпочитаю быть зеркалом – просто отражать происходящее в себе, обдумывать и преодолевать, но мне не хочется ничего вершить. Не такой уж я умный и безупречный, чтобы считать себя лучше других.

Я своей трусостью и улиточьей беспомощностью обрек Сантану на жуткие годы существования – и до сих пор ждал высшего над собой суда за этот поступок.

Я не верил в бога, никакой религии капитан в нас не закладывал, да и вообще, по-настоящему верующих мне никогда не попадалось, но я думаю, что людям стоит заново придумать себе бога и религию. Бывают минуты, когда не к кому обратиться и не от кого получить заслуженного наказания.

В такие минуты очень нужен настоящий бог.

Я поделился своими мыслями с Лондоном, и он сказал:

– Я бы тоже не смог убить Сантану. Это совсем другое. Так что ты не виноват.

А еще пару часов спустя он добавил:

– Знаешь, почему нет религии? Потому что произошел апокалипсис. После него ничего не должно быть.

Оказывается, капитан Белка делился с некоторыми из нас своими воззрениями на тему культуры и истории. Он опирался на авторитетный источник – всемирную книгу истины, где черным по белому было начертано пророчество: когда, как и при каких обстоятельствах все должно прекратиться – по воле бога, конечно.

Капитан утверждал, что прибыл сюда, чтобы проследить за этим событием, которое обозначал как «апокалипсис». Он долго ждал, но, к его удивлению, авторитетное пророчество сбываться не торопилось.

– И тогда он вмешался?

– Этого я не знаю, – помотал головой Лондон, – я вообще не уверен, что правильно его понял. Помнишь его книжечку?

Книжечку я помнил. Потрепанный томик в бархатной обложке. С ним капитан Белка не расставался.

– Мы с Тенси спросили, что за книга, и он все это нам выдал. Очень расстроенный был.

Неужели капитан, не дождавшись апокалипсиса, решил, что ничего не происходит, потому что именно он и является его орудием, и начал действовать по инструкции?..

У меня накопилась уйма вопросов, и я перестал спать, волнуясь перед предстоящей встречей с квереоном капитана.

Напряжение я снимал алкоголем. Чем выше мы забирались, тем больше я пил, и под конец путешествия ноги уже не переставлял, а просто полз куда-то наверх, слепой от снежной белизны. Отморозил руку – помню, что Лондон тщательно растирал ее, зажав между колен. Скатился с тропинки, ударился боком о выступ и сломал два ребра.

Лондон отдал мне остатки своих аптечных припасов. Он не злился и не пытался отнять у меня запасы рома, просто тащил меня наверх, сосредоточенно, как белка – орех. Ему самому было очень худо. Весь наш путь отмечен кровавыми пятнами – с него лилось каждую милю. Кашлял, белел, долго отхаркивал сгустки и сплевывал свежую кровь.

Может, нам обоим и не суждено было добраться до вершины, но мы вылезли на какую-то площадку, нависшую над пропастью, привалились друг к другу и встретили невероятно красивый рассвет – серые пики, устланные снежной белизной, окрасились в медовый желтый, потом тягучий розовый и под конец – в торжествующе алый, чистый и пронзительный. Солнце поднималось из-за гор, катилось осторожно, а с ним вместе плыли плотные сияющие облака, парусами распахнувшись в сине-зеленой волне.

Галлюцинации?

Но Лондон тоже видел, видел, как плывет корабль, настоящий корабль, и на носу его, распахнув руки, улыбается мать – его и моя, женщина, которая хочет нас обнять и согреть.

Ей бы уткнуться в плечо и заплакать, подумал я тогда.

А Лондон рядом тихо скулил, зубами раздирая себе губы.

На этой площадке меня покинул рюкзак со всеми моими склянками, фляжками и бутылками. Он соскользнул и исчез в пропасти, не оставив после себя даже далекого «дзынь!», которого я ждал, старательно прислушиваясь.

Больше ничего полезного при мне не было.

Мы хотели остаться там – навсегда. Почему-то казалось, что здесь наше место – и плевать на все, пусть только солнце встает над горами.

С меня разом слетела вся шелуха – все мои терзания и чувство вины. Хотелось только спать, и Лондон уже закрыл глаза, привалившись на мое плечо, но из-за скалы вышли люди – гуськом, со странными плетеными щитами в руках, и сон пришлось отложить. Встать мы не могли. Нас положили на эти самые щиты и поволокли по тропе, как туши убитых животных.