Тамплиеры. Книга 2. След варана - Варвара Болондаева Страница 49

Короткая передышка. Угли на груди и животе перегорели и остыли. Ожогов Гюи не чувствовал, они словно омертвели. Зато покрытую волдырями кожу вокруг них жгло нестерпимо.

Гюи попытался повернуть голову набок. Сделать это было немыслимо тяжело, но теперь его взгляд охватывал угол стены, начисто выметенный каменный пол и даже крысиную нору за ножкой скамьи. Еще кусок яркого пятна жаровни с тлеющими углями — чуть в стороне просыхали свежие поленья, и подол рясы инквизитора в мягких тапочках на подагрических распухших ногах. Правый тапочек был сильно стоптан и измазан сбоку известкой.

— Певец истории Гомер, в том месте, где Посейдон, как вы знаете — демон вод, совращает невинную нимфу…

Упоминание о совращенной нимфе напомнило инквизитору, что он уже изрядно отвлекся от темы, отец де Воур тряхнул головой, нахмурился и возвратился к процедуре допроса:

— Item, Гюи Робине, в ходе светского суда над незаконно понесшей девицей Луизой Пуйоль, обвиненной в добрачном сожительстве, напомню — дочкой фермера из Вьёсана, было получено чистосердечное признание оной, что она была обесчещена вами во время паломничества. А именно — на конюшне контурии, к которой вы, оруженосец Ордена тамплиеров, закреплены с одна тысяча триста второго года…

Инквизитор опять остановился и прерывисто тяжело вдохнул. Промокшая тряпица уже не впитывала обильный пот. Вероятно, причиной одышки служила водянка — живот каноника был вздут, как у незаконно понесшей девицы.

Бедная, бедная девочка с поруганной честью и жизнью. Навсегда, до конца своих дней, заклейменная непониманием и позором. Жертва чьей-то бездумной похоти или собственных страстей, глупая ярочка, быть может, в момент соития даже не понимавшая, что с ней происходит. Пристрастный допрос, ненавидящие взгляды присутствующих свидетелей и горожан, насмешливый пристав, ведущий к залу суда, жгучий стыд и нескромные вопросы. Ужас перед пыткой и мучительной казнью ломает даже мужчин.

Гюи видел фермерскую дочку Пуйоль единственный раз — еще на первом допросе — неграмотная, измученная, запуганная пятнадцатилетняя девчонка, волей судеб столкнувшаяся с несправедливостью и грехом. Впрочем, в женском монастыре она найдет утешение и защиту. Помоги ей Всевышний Господь.

— Продолжим…

Сейчас инквизитор говорил и смотрел в сторону — определенно в камере был кто-то еще — приподнять голову и разглядеть незнакомца у Гюи не хватало силы.

— Как сообщили бдительные законопослушные соседи, у девицы начал расти живот, и она всячески пыталась скрыть свою беременность, дабы не предстать перед судом за внебрачные роды. Но потом живот исчез, а ребенок обнаружен не был. Будучи задержанной, Луиза Пуйоль дала чистосердечные признания, что имела насильственную блудную связь с тамплиером в ранге оруженосца, то есть по происхождению человеком простым и лишенным рыцарского звания, родила от него младенца мужского пола и под угрозой проклятий на весь её род до седьмого колена, была вынуждена отдать дитя преступному отцу-тамплиеру для нечестивого ритуала. Которое, судя по всему, он с циничным безумством совершил в ближайшее новолуние.

Инквизитор перевел дух после красноречивой тирады, опять прерывисто глубоко вдохнул и повернулся к Гюи, распростертому на своем прокрустовом ложе:

— На основании показаний Луизы Пуйоль, мы делаем выводы, что, спустя год после совершенного вами похотливого злодеяния, и выждав, когда в чреве несчастной созреет плод, вы явились в местечко Вьёсан, под предлогом сопровождения сержанта ордена Боле по вопросу о выдаче фермеру Пуйоль, отцу потерпевшей, ссуды на пять лет в размере пятидесяти двух экю золотом под десятипроцентный рост, необходимой для покупки быков и благоустройства фермы. Пользуясь тем, что родные девицы заняты беседой с сержантом Ордена Тамплиеров Боле, вы прокрались в комнату девицы Пуйоль, где она только что разрешилась от бремени и в результате полной потери сил после перенесенных ею родов не могла ни постоять за себя, ни даже закричать, чтобы позвать добросердечных соседей…

Суетливый монашек-секретарь нервничал, не успевая за ходом мысли инквизитора. Он поминутно вздыхал, тыкал в чернильницу пером и усиленно скреб письменным ножом по пергаменту, зачищая опечатки и кляксы.

— …отобрали у потерпевшей новорожденное чадо. Затем спрятали младенца — мы не знаем где, и следствию предстоит выяснить, был ли у вас пособник. Дождавшись ближайшего новолуния, принесли младенца в жертву демону Буффа… Бефу…

Лицо инквизитора изобразило крайнее отвращение, он сплюнул через левое плечо, мелко и быстро осенил грудь крестным знамением и подошел к секретарю. Монашек торопливо зашелестел по столу, вытащил предыдущий протокол и ткнул измазанным коротким пальцем в нужное слово:

— Бафомет.

— Да, да, Бафомет. И принесли невинного младенца…

Инквизитор задумался, а свидетели из числа горожан испуганно зашептались, также торопливо крестясь.

— …vere, мы не знаем, был ли за эти дни младенец крещен, или предстал в мир иной подобно язычнику или сарацину, что только усугубит перед лицом Небес ваш нечестивейший грех. Итак, со слов несчастной Луизы Пуйоль, вы похитили у неё младенца и принесли его в жертву демону Бафомету, о котором узнали из книг, купленных у колдунов-сарацинов и привезенных вами из Акры. Потому как в обмен на невинную кровь это мерзкое создание из преисподней обещало вам тайные знания. Так сказать, occultuc cognitio. А именно: в области геомантии, пиромантии, некромантии — избавь нас Всевышний Господь, керомантии, а также гаруспиции и экстиспиции. Item, сверхъестественные для человеческой натуры способности: без вреда спать под тисом, повелевать козлами, видеть сквозь стены и сквозь одежды порядочных граждан и их добродетельных жен, в постные дни превращать свиное сало в елей и обращаться кошкой.

Инквизитор перевел дух и оглядел слушателей. Несомненно, его обличительная речь произвела впечатление. Монашек-секретарь замер и перестал писать — гусиное перо в его руке так и застыло над пергаментом с готовой сорваться чернильной каплей, а глаза от ужаса распахнулись. Свидетели же из числа мирян замолчали и принялись так истово креститься, словно мнимый чернокнижник мог вот-вот встать со своей дыбы и утащить их за собой в геенну. Палачи же, напротив, были невозмутимы — в этих стенах и не такое слыхали.

Бафомет! В этот раз сиплый свист, вырвавшийся из пересохшего горла Гюи, уже нельзя было назвать усмешкой. Бред, бред, немыслимый бред. Чудовищная клевета, необходимая кому-то. Кому-то… но кому? Бафомет… Неужели в глупенькую неграмотную голову могло придти такое странное имя? А эти «мантии с гаруспицией»? Откуда неграмотная деревенская девица, которой не под силу разобраться, как пишется собственное имя, могла знать о гаданиях этрусков и греков?

— Что же… Время зачитать протокол и вынести решение. Гюи Робине, вы виновны…

Потолок стал мутным, и голос Сикара де Воур раздавался откуда-то издалека, как будто оруженосец Гюи опустил голову в воду. Стало все черно, словно на голову натянули темное одеяло. Потом — удар в лоб и отрезвляющая свежесть. На голову оруженосца плеснули кружку ледяной воды. Гюи зашевелился, пытаясь схватить пересохшим ртом капли и жадно облизал губы.