Архитектор Судьбы - Джон Френч Страница 49

Хальсер поворачивается и снова прижимает болт-пистолет к шлему пророка.

— Ты — мутант.

— А кто ты, Реликтор? — Стеклянный шлем пророка забрызган кровью Пилкрафта, но тон остается дерзким.

Он указывает в сторону сети коридоров, которые ведут из его тронного зала.

— Здесь есть оружие. Оружие, которым мы можем воспользоваться. — Его тон становится мягче. — Они лгали тебе, Реликтор. Всем вам. Твоя верность неуместна, разве ты не видишь?

Хальсер морщится, когда агонизирующий хор становится громче: отчаянные запросы брата Вольтера о приказах, напевы пилигримов, гул земли, грохот орудий. Но хуже шума сомнение. Как мог Мортмейн обмануть его? Пока Хальсер изводит себя этим вопросом, сомнение превращается в ярость. Даже его самый старый друг не верит в него, не верит в его орден. Он и его люди были отправлены на смерть. Возможно, стоит рискнуть и прислушаться к пророку?

— Я докажу, что ты ошибаешься, Мортмейн, — не скрывает злости Реликтор. — Я заставлю тебя заплатить.

В то время как его разбирает гнев, дежавю становится невыносимым. Слова пророка кружат по комнате, становясь громче с каждым повтором. Неуверенность Хальсера растет, и в его голове вспыхивает свет, сливаясь с кристаллами в стенах и глифами, вращающимися перед его визором. В тот момент, когда сержант покидает орбиту и летит вниз, в бурю, он видит корону солнечного света вокруг Илисса, мерцающую подобно золотой нити.

Лохос был прекрасным городом.

Стальные шпили пылали серебром в свете солнца Олимпии. По улицам текли ртутные реки, извиваясь между кузнями и храмами, посвященными старейшим предкам этого мира-воина. Минареты и шпили наперегонки тянулись в небо. Облицованные мозаичной плиткой улицы сверкали, а в тенях между литейными цехами пылали темно-красным светом огни печей. От склона горы до морского побережья раскинулся город, охватывающий тысячи поколений прошлого Олимпии и миллионы грез ее будущего.

Статуи могучих, закованных в броню воинов стояли на крышах каждого важного здания. Новые боги Лохоса, идолы благочестивого мира и символы новой Галактики и Великого крестового похода, призванного объединить ее. Они являли образцы того, кем может однажды стать человечество. Они были Железными Воинами.

Это видение снизошло на Шон'ту, преклонившего колени на жертвенном камне. Кузнец войны не вставал на колени ни перед одним человеком, но теперь сделал это из уважения к чему-то большему, чем человек. Образ Лохоса, погибшей столицы Олимпии, наполнил его подобием эмоций. Он не мог как следует вспомнить их, потому что прошло десять тысяч лет с тех пор, как ему в последний раз довелось испытать радость, грусть или что-нибудь еще столь же незначительное. «Железо внутри, — сказал он тогда себе. — Железо снаружи». В его душе больше никогда не будет ничего, кроме железа цели и стали ярости.

Возможно, он почувствовал сожаление. А может быть, в едва ли человеческим чертах Шон'ту — стальная челюсть и усеянный шипами металлический череп почти вытеснили несколько лоскутов плоти на его лице — промелькнула тоска. Человек, ставший позднее Шон'ту, родился в Лохосе. У него остались воспоминания этого человека. Он помнил, как оставил город, чтобы присоединиться к Великому крестовому походу подлеца, которого позже узнал под именем Ложного Императора, Бога-Трупа. Помнил, как вернулся сюда. Помнил, как погиб город.

Лохос был мертв. Олимпия была мертва. Но дух ее продолжал жить.

— Я на коленях, — сказал Шон'ту.

— Встань, — ответил Дух Лохоса.

Шон'ту встал, доспех лязгал и выл, испуская струи пара из архаичных двигателей. Дух Лохоса наполнил весь ритуальный зал, создавая впечатление, что помещение простирается на дюжины миль во все стороны. На самом деле это был маленький клочок святой земли на борту «Железной злобы», благословенный боевыми трофеями, принесенными Железными Воинами. Корабль был реликвией предыдущей эпохи, покрытый шрамами тысячелетий, такой же неуступчивый и яростный, как и Железные Воины, которые летели на нем. Он был больше, чем машиной или оружием, он был жестоким и обладал самосознанием, как животное, натасканное нападать. Каждая его частица была посвящена битве, но ритуальный зал предназначался исключительно для Шон'ту. Жертвенный камень доставили с улиц Лохоса и омыли в крови его народа много лет назад. Шон'ту пролил на него собственную кровь, хотя ее немного осталось в теле кузнеца войны.

— Я родился на улицах твоего города, — продолжил Дух. — Моими родовыми схватками были крики его народа. Я живу только в деяниях Железных Воинов и только тебе дарю свое присутствие.

— Нас привели сюда предсмертные слова сотни оракулов, — сказал Шон'ту, — в это место рядом с Оком Ужаса. Они говорили о предстоящем разрушении и кровопролитии.

— Они не лгали, кузнец войны.

— Тогда как мы найдем его?

На улицах Лохоса кипели бои. Граждане и солдаты сражались с космодесантниками легиона Железных Воинов. Каждый Воин был подобен шагающему бастиону, неуязвимому для вражеских пуль и клинков и изливающему смерть из своего оружия. Чистка Лохоса была часом ужаса и предательства, но также стала моментом, когда Железные Воины осознали слабость Императора и его нового порядка. Она стала рождением легиона Шон'ту, священным временем, закалкой в огне. Образ города окрасился багрянцем из-за текущей по улицам крови.

— Око разверзлось, — сказал Дух, — и Хаос излился. Многие лакеи Бога-Трупа изолированы и одиноки, хотя еще не знают об этом. Два звездных форта стерегут врата в Око. «Непоколебимый бастион» и «Усилие воли». Если на них напасть, немногие придут им на помощь. Потеря фортов станет тяжелым ударом, без них для возвращения региона Империуму потребуется крестовый поход, который ему не под силу. Но это касается тебя меньше, чем тех, кто владеет фортами.

— Кто же? — спросил Шон'ту.

Теперь тела складывались в кучи на площадях и перекрестках Лохоса. Добрые мужчины и женщины, которых Император изобразил мятежниками и предателями, чьи смерти потребовали в качестве доказательства верности Железных Воинов. Вместо этого предательство даровало их верность исключительно силам варпа, Богам Хаоса, посланником которых был Дух Лохоса.

— Сыны Дорна, — ответил Дух Лохоса. — Имперские Кулаки.

Кузнец войны Шон'ту минуту молчал, наблюдая за бойней в городе. Он помнил, что был там, помнил, что принимал участие в ней. Там, где-то среди видения был он, шагающий от дома к дому, убивающий каждого, кто осмеливался пошевелиться. Тот же болтер, что висел у него на поясе, в тот день проливал кровь. Тот же боевой нож хранился на его груди. Те же руки.

Затем кузнец войны Шон'ту начал смеяться.