Лунный нетопырь - Ольга Ларионова Страница 49

— Как же, говоришь, не касались — ведь кто-то ж тебя столкнул?

— Опору из-под ног выдернули, брусом в спину ткнули.

Лицо у менестреля окаменело: сдерживался, чтобы не выдать перед настырной бабою неизбывного ужаса.

— Значит, все ж кто-то рядышком околачивался?

— Да не так чтобы поблизости… Конечное дело, были. Глазели, тешились.

— Это вестимо — на чужую смертушку поглазеть завсегда найдутся охотники. Только выходит, был среди этих поглядчиков чародей могучий, что тебя от погибели уберег.

— Не водились в той земле чародеи, а то б я знал. Так, ворожейки-вещуньи пустобрехие, да и те самих себя защитить не способные, когда их окаменывали. Да еще пирлюхи путеводные, коих здешние умники с крэгами-злыднями путают. Только пустое это, не может такого быть. Твари это насекомые, безвредные, у них и прозвание-то трепетное, переливчатое, не то что «крэг» — слово тяжкое, падучее; его с губ уронишь — как топором по ноге. А что до пирлюх беззаботных… Одна на плече моем аж в смертный час присоседилась, звоном-стрекотом от последнего страха заслоняла, да так вместе со мною и сгинула.

— Чтой ты баешь, окстись — ты ж живехонькой!

— Дак, разве это жизнь… Одна жуть еженощная. Она задумчиво оглядела его с ног до головы, покусывая лиловую губу:

— Хошь научу, как от ентого наваждения избавиться?

— А то!

— Ну, ступай за мной.

Она обогнула его, как придорожный столб, и размашисто зашагала по утоптанной тропке, сбегающей от большого просечного пути на полдень, к морю. Харр послушно плелся сзади. Внезапно они остановились — тропинка обрывалась, выходя на гранитный уступ, под которым далеко внизу недвижно застыла темная глубокая вода.

Харр отшатнулся и вцепился в сосновый ствол.

— Да что я тебя, топить собралась, точно кутенка лишайного? — фыркнула Паянна. — Не боись. А вот когда дрожать надоест и храбрости наберешься, одежу скинь да с кромочки этой вниз и сигани, тут невысоко. На лету и вспомнишь, что к чему. Клин ведь клином вышибают. Плавать, небось, умеешь?

— Тут обучили, ведь мне на Тихри-то нашей как река на пути, так загвоздочка, — проговорил вечный странник, постукивая зубами. — Только не по мне это…

— А я тебя и не неволю. Ну, почапала я.

Между тем на голубом лугу все уже разбрелись кто куда, одна мона Сэниа осталась на месте, задумчиво постукивая пальцами по опустевшему хрустальному кувшину, чьи льдистые отблески заставляли зябко подрагивать чуткую весеннюю траву.

Шумно дыша, протопала мимо Паянна.

— Ну что? — без особой надежды поинтересовалась принцесса.

— Он тебе скоро сам все поведает, разговорила я его. А что касаемо изменщика… — Она наклонилась так, что ее дыхание зашевелило волосы принцессы. — Среди своих ищи.

Мона Сэниа вопросительно подняла брови: не плохо было бы еще узнать — как?

По черному лице скользнула недобрая усмешка, точно по чугунной сковороде протекла струйка масла.

— А надыть, могешь и не утруждаться, княжна. По житью-бытью в немирном краю своем точно знаю: изменщики-то долго не живут. — Она задумчиво почесала кончик носа. — Ежели, конечное дело, они не бессмертные…

Мона Сэниа задумчиво глядела вслед Паянне, деловито направившейся к кухонному навесу. Она права, она почему-то всегда бывает права. Неужели и ей самой суждено когда-нибудь стать такой же мудрой… и такой же старой?

Руки сами собой поднялись, как у ночных плясунов невестийского подлесья, тело вытянулось в струнку, звенящую безрассудным всесилием юности. Сиреневое легкое платьице, искусно заштопанное сервом-рукодельцем, колыхнулось вокруг загорелых ног, словно в танце. Да никогда! Не будет она дряхлой, грузной, неповоротливой. Этого не может быть, потому что такого просто быть не может! Ее крошечное сказочное королевство — Игуана — подчинено каким-то магическим законам, по которым у тех, кто не желает стареть, юность чудодейственным образом не иссякает. Просто так, даром. И скорее всего это постарался хитроумный Алэл (непонятно, правда, по каким соображениям), ведь по неписаным законам Джаспера короли на своей земле всесильны, а уж этот повелитель пяти стихий — и подавно…

Стоп, стоп! А не в этом ли разгадка предполагаемой тайны, которой на самом деле и вовсе нет? Ведь верховный крэг — это тоже король среди себе подобных. Так не обладает ли он способностью, которой наделены владыки джасперян — по собственной воле появляться в любом уголке подвластной ему планеты? Очень даже похоже на то, особенно если припомнить, как явился перед ними так называемый прокуратор Тихри. В нужный момент и точно у той Анделисовой Пустыни, где они с Юргом тогда находились.

А ведь просторы Тихри необозримы, просто так, крылышками помахивая, не скоро долетишь. И если ее догадка верна, то, значит, среди ее верных дружинников вообще нет никакого предателя-оборотня!

Фу-у-у… Захотелось одновременно и повалиться на траву, и запрыгать, хлопая в ладошки.

— Ты что, княжна, точно камень с плеч сбросила? — донесся сквозь стук и лязг кухонной утвари зычный голос чернокожей домоправительницы.

— Так и есть, Паяннушка, так оно и есть! — легкость-то какая, древние боги, ну почему ее угораздило родиться человеком, а не птицей? — Будь другом, пригляди за Эзриком; вот и Пыметсу тебе поможет, если одна не справишься, он в караулке. А я полетаю чуточку над морем.

— Твоя воля, княжна, не проси — вели. Я ведь тебе, и только тебе служу, как мой князь наказал. Только, ежели радость у тебя приключилася, почто к свому-то благоверному не бежишь со всех ног?

— Ну да, опять начнется: из-под облака не падай, на большую глубину не ныряй… Ну, совсем как в детстве, тогда тоже наслушалась: собачку не трогай — укусит, на елочку не лазай — уколешься. Мне это в три года уже надоело вот так… Ну, я полетела. Гуен, за мной!

И, легкая, как жаворонок, она исчезла, чтобы в тот же миг появиться у самой кромки серебристого недождевого облака. Но если бы она успела обернуться, то выражение всегда такого невозмутимого угольно-черного лица ее, по меньшей мере, удивило бы.

Еще некоторое время Паянна простояла, хмуро вглядываясь в толчею клубящихся облаков, и со стороны могло показаться, что она просто прислушивается к полуденной тишине, которая вот-вот неминуемо должна была нарушиться голодным взревом менестрелева отпрыска. Но, как видно, молоко морской кормилицы пошло карапузу на пользу: из многокупольного жилища ее новой повелительницы не доносилось ни звука. Тогда она решительно отряхнула руки и, цыкнув на кухонных сервов, чтобы приглядели за очагом, направилась к караульному кораблику.

Пы как всегда занимался привычным делом: полировал свой страшноватый меч шкуркой тихрианского двоерыла.