Книга колдовства - Джеймс Риз Страница 49

Не помню, писала я тебе или нет об обитательницах Киприан-хауса, но ты и без меня должна о них знать. Разве не ты вверила меня их попечению? Ради тебя я отправилась на север, когда надеялась встретить тебя на Манхэттене. О, коварная сестра моя! Как я рассердилась на тебя за тот обман! (Знаю, ты больше так не сделаешь, дорогая С., ведь жестокость тебе не свойственна.) Однако со временем я полюбила тамошних сестер и с помощью их щекотливой, приятно возбуждающей опеки многому научилась, на что ты, наверное, и рассчитывала. Потом я покинула Готам [94]и снова отправилась на юг искать мою Селию. Тебе, скорее всего, неизвестны детали, но позволь мне пощадить себя и не будить воспоминаний о той поре моей жизни, ибо они до сих пор мучают меня. Для тебя же они, к счастью, останутся пустым звуком, и лучше я просто напишу слова, которые станут для тебя намеком на происшедшее, а пробелы меж ними пусть заполнит твое воображение. Вот они: любовь и утрата. Между ними я должна вставить мою ворожбу, неудачную черную магию и в итоге — мою связь со смертью. Она и гнетет меня, и дает силу, и умножает скорбь. С ней рука об руку идет моя неволя — нет, более того, рабство, ибо теперь мне уже нет резона скрывать правду, а также горение страстей, ложь и саму жизнь, опостылевшую мне после того, как я потеряла Селию. А я утратила ее воистину безвозвратно, очень давно, еще тогда, когда она, несчастная, ушла в мексиканские земли вместе с индейцами принявшего ее племени семинолов. Я не решилась призвать на подмогу ясновидение, чтобы узнать подробности ее нынешней жизни, но и того, что я увидела раньше, достаточно: я знаю, что она сейчас счастлива. Во всяком случае, куда счастливее, чем когда-либо в своей жизни.

Возвратившись во Флориду после долгих поисков Селии, я почувствовала себя невероятно, чудовищно одинокой. Тогда я отступила, ушла в мир теней, постаралась затеряться там и забыться, с головою погрузившись в занятия магией, в свое Ремесло. (Но мне это не удалось. Я по сей день прибегаю к Ремеслу как к последнему средству, только если вынуждена это сделать или если нет иного выхода.) То была смерть заживо, хотя как ведьма я стала невероятно сильна, и все благодаря общению с душами сотен убитых, словно на бойне. (Опять пропускаю множество подробностей — может, остановлюсь на них когда-нибудь позже, но не сейчас.) Наверное, я должна поблагодарить тебя, сестра, — хотя недавно мне хотелось сделать обратное, — за то, что ты направила меня сюда. Иначе я бы зачахла в Сент-Огастине. Более того, как только я последовала твоим указаниям, я нашла друга.

Его зовут Каликсто. Он юнга, примерно вдвое моложе меня. Стал ли он моим, как однажды стал твоим Ромео? (Как поживают милый Ромео и его Дерриш? Они все еще с тобой? Надеюсь, наши пути когда-нибудь снова сойдутся.) Боюсь, я сама разрушила наш союз, позволив Каликсто стать невольным свидетелем моего колдовства, когда он был не готов к этому. (Посредством кинетики я убила кое-кого, заслуживавшего смерти: направила летящий нож ему в глаз. Каликсто это видел.)

А теперь он уехал, потому что я подвела его.

Не имея собственной семьи, Каликсто нуждался в моем обществе. Он сам меня выбрал, я знаю точно. А я позволила ему уйти. Да, я не желала лгать, но не сумела сказать правду. Ведь ты знаешь, сестра: то, что я ведьма, не самое странное во мне. Я подвела этого юношу и не явилась на свидание, на котором мне пришлось бы открыть истину и о своей принадлежности к ведьмам, и о своем двойном естестве. О да, я так и слышу, как ты, любезная С., говоришь, что раскрывать тайны смертным у нас не принято и я не должна этого делать, пока не удостоверюсь, что человек готов стать моим консортом. [95]Но вместо ответа позволь мне задать тебе несколько вопросов.

Куда ты пропала, когда я так нуждалась в тебе?

Никто ничего не знает о тебе. Я не могу общаться с тобою ни лично, ни через твоего представителя, ни посредством переписки.

Где ты? Разве ты не обещала мне приехать? Где письма, которые ты должна была мне написать? Если ты знаешь этого Бру, ты могла отправить письмо на его адрес.

Ох, милая С., не стоит мне болтать вздор, жаловаться и упрекать тебя. Наверное, лучше остановиться. Я люблю тебя и никогда не перестану любить. В твоем лице я обрела сестру, подругу и спасительницу. Этого я не забуду вовек. Страшно вообразить, что произошло бы со мной в монастырской школе, если б ты там не объявилась. Много ночей я возносила тебе хвалы — моей богине, луне моей жизни — за то, что ты избавила от ужасной участи. И я не могу винить тебя, что бы ни случилось со мной потом. Да, ты спасла меня, но после спасения я сама выбирала, каким путем идти по жизни. Я делала то, что считала нужным, и со временем я научусь развязывать собственноручно затянутые узлы.

Но что с тобой, милая С.? У меня болит сердце за тебя. Ты мне нужна. И мне нужен Каликсто, уплывший в Испанию и еще дальше. Он возвратится не ранее чем через полгода. Конечно же, он вернется, предсказание не может солгать. Но что мне делать эти шесть месяцев в Гаване, одной, в обществе Бру? Скажи мне. Или напиши оттуда, где ты сейчас находишься. А еще лучше, приезжай сама!»

В конце письма я подписала: Amities, [96]Amour [97]и прибавила один-единственный свой инициал — французское Н (или Аш, как меня называли), пожалев при этом, что у меня нет, как у Себастьяны, таланта рисовальщицы, ибо ее С. смотрелась как замысловатая сережка или архитектурный орнамент. Даже более того — как реющее на ветру знамя или вымпел, длинный и узкий, а внутри нижнего изгиба всегда красовалась маленькая жаба. То был не просто росчерк, а самая настоящая картина, достойная былой славы моей благодетельницы в качестве выдающейся портретистки. Такие же жабы украшали ее книгу и все ее письма, хотя в последнем случае жабу порой заменяло изображение, напоминающее жабью лапку, вписанную в окружность: знак жабьего глаза, присущего всякой ведьме. Слишком поздно я вспомнила, что позабыла написать Себастьяне о том, что мой собственный глаз стал таким навсегда после того, как я пережила мою первую смерть (так я ее называла) вместе с людьми из команды Дейда. Очертание жабьей лапки навеки запечатлелось в моих зрачках, и я скрываю от людей эту странность при помощи темно-синих солнечных очков.

Наконец, сложив вчетверо все три комплекта двойных писем — первое письмо в каждом из комплектов указывало на использованный мной шифр, основанный, как я уже говорила, на романе «Поль и Виргиния», а второе было написано с помощью этого шифра, — я отослала их по почте, да не все вместе, а каждый в одно из тех мест, где Себастьяна могла пребывать.

Итак, первые два ушли во Францию, во Враний Дол. Но горе ей, если она ответит мне оттуда, когда я жду ее в Гаване и все время прислушиваюсь, не скрипнет ли входная дверь дома Квевердо Бру, возвещая о ее приезде, и не появятся ли какие-то иные, менее заметные знаки ее грядущего прибытия.