Утраченный покой - Любовь Пушкарева Страница 5

На меня нахлынули его эмоции и ощущения, но опять никакой картинки не было.

– Вампы держали меня на привязи рядом с собой под землей, – принялся тихо рассказывать Шон, а я пыталась отстраниться от его отчаяния, бессилия и ужасной горечи. – Они пили от меня каждую ночь, и я не истаял лишь потому, что мне перепадало от людей, которых они приводили. И вот однажды днем пришли они – мужчины в железе и две женщины. Мужчины убили вампов, отрубили им головы, вбили колья, хотели убить меня, но одна из женщин заступилась, сжалилась, сказав, что если я христианин, то меня нельзя убивать. Кто-то из мужчин дал мне флягу святой воды. Мне нечего уже было терять, и я ее выпил, решив, что если сила Единого сожрет меня, то так тому и быть. Выпил, и вода Единого смыла горечь и боль, съев меня до самого дна, я совсем обессилел и думал, что сейчас истаю… Наверное что-то изменилось во мне, в моем лице, ведь мне стало в общем-то хорошо и нестрашно… В общем, люди приняли меня за своего и унесли с собой. Дороги не помню, а очнулся я от сладких-сладких капель силы, меня кто-то кормил по чуть-чуть, одним лишь взглядом. После стольких лет голода и горечи вампов, эта сладость даже в каплях… Я был готов ради этого на всё. Их было всего три. Три источника: две женщины и один мужчина, но его сила всегда была горькой, он ненавидел меня за то, что плотски желал.

– Неужели ты обычно кормился от них? – раздосадовано спросила я. Никому нельзя нарушать обеты, а слугам Единого тем паче.

– Нет. Они же были Его слугами, – успокоил меня Шон. – Не как обычно, всегда по капле: взглядами, мыслями. Мне редко удавалось даже коснуться их. А мужчина, тот боролся с собой, и иногда от него приходило много силы, иногда почти не было. Было очень тяжело настроиться, ведь женщины боялись своей реакции на меня и тоже боролись с собой… Приходилось маскироваться… А еще все время, всюду, была разлита сила Единого и вспыхивала, когда его кто-то усердно поминал или призывал. Мне по-прежнему всегда было больно, но хоть не горько. Да и обращались со мной они все же лучше, чем вампы.

– Тебя не раскрыли? Считали человеком?

– Да.

Инкуб выжил в монастыре… Похоже на пошлый анекдот, на самом же деле это трагедия. Для всех.

– Почему ты не сбежал? Тебя как-то удерживали?

– Нет, не удерживали. Я сбегал раза три, когда становилось уж совсем невмоготу, и от голода я мог натворить глупостей. Несколько дней… куролесил и возвращался.

– Почему? – удивилась я.

– Бесхозный инкуб – легкая добыча. Я опять попал бы в плен к вампам или, если бы повезло, в рабство к filius numinis.

Помолчав, он продолжил:

– Я возвращался, меня наказывали… Поста и молитвы я бы не вынес, но я выкрутился: меня били плетьми и прощали довольно быстро.

Выкрутился… Да, для инкуба физическая боль слабее мук голода.

– Так как вы сражались с вампами?

– Когда они поняли, кто их убивает, начали войну. За стены монастыря, на освященную землю, они сунуться не могли, но нам была нужна еда и за запасами приходилось ездить в городишко, а это почти сутки пути на телегах. Они убили всех в первом обозе – нам рассказали об этом крестьяне. Отправили второй обоз, и когда он возвращался, то ему навстречу вышел наш отряд, помочь продержаться ночь.

– Каждый получил по вере его… – после паузы задумчиво произнес Шон. – Остались только брат Петер и я. Он молился, а я, уже привыкший к силе Единого, его защищал. Он их замедлял или не подпускал, а я вцепился в него – единственную надежду не попасть снова к мертвякам – и отбивался, как только мог. Мы доставили продукты, – скупо закончил он.

– Так вот и стали с ними бороться: кто веровал и мог сиять силой Единого, был как бы щитом, от него зависело всё, а уж «клинки» должны были постараться отсечь вампу все, что можно, а лучше сразу голову.

Мне вспомнился его вчерашний удар, убивший неизвестного вампа: без малейших сомнений, мгновенно, отработано.

– Сколько ты жил в доме Единого?

– Несколько лет… Лет пять или даже больше.

Ясно: у инкубов, как и у всех divinitas, плохо с чувством длительного времени, зато мы все замечательно чуем время суток.

– А что случилось потом? Как ты от них ушел?

– Я не ушел. А что случилось, я так и не понял. Что-то произошло… Они расстроились, и сила Единого перестала беспрекословно им подчиняться. Они ослабели.

– Возможно, их объявили еретиками, – размышляла я вслух. – Отказались от этого ордена или монастыря… Тем более там были не только мужчины, но и женщины.

– Никто не ломал обетов, – тут же вскинулся инкуб, защищая тех, кто когда-то его приютил.

– Я и не говорю этого, – успокоила я. – Так что же случилось? Неужели их выкосили вампы?

– Нет, – гордо ответил он. – Многие ушли, бросили нас, перешли в другой монастырь, наверное. А оставшиеся… Мы дали бой и победили. Нас было десятеро, пять щитов и пять клинков, вампов было тридцать или более. Обезумевший мастер понаделал звероподобных детей, и пока мы, три двойки, бились с этими зверьми, четверо билось с мастером. Он убил их всех… но настоятель Лука, умирая, убил его, испепелил лишь силой. Я всегда боялся настоятеля, ему даже не надо было ничего произносить вслух. Вот уж кто был любимым слугой Единого – его Господин никогда не жалел для него силы, – говоря это, Шон транслировал страх и уважение, было ясно, что он старался вообще не попадаться на глаза настоятелю.

– А кто-то выжил?

– Да, те две женщины, еще одного ранили-погрызли, но он попросил отрубить ему голову, боялся стать вампом. Мы похоронили всех как положено, и женщины ушли в монастырь отшельниц, сказав, что сделали всё, что должно. А я остался один… Ушел в город и стал жить сам, прячась на ночь ото всех в доме Единого. Я долго так жил…

«Какая странная история», – подумала я. Хотя те же волки становились на службу к Единому, вернее, его слугам… Но волки почти люди, а инкубы – vis-существа и не зовутся divinitas лишь в силу, скажем так, политических причин.

– Шон, а ведь говорят, что инкубы не могут себя сдерживать, что вы не можете противостоять своему голоду, насыщаетесь, даже если понимаете, что всё кончится очень плохо, причем для всех. А ты годами сдерживался в монастыре…

– Правильно говорят. Мы потому и вымерли почти, а новых, хвала Всему Сущему, давно не появлялось.

– А как вы появляетесь? – перебила я его, не сдержав любопытства.

– Проклятие, – удивленно отозвался он. – Мы когда-то были людьми, суккубы и инкубы, и каждого из нас кто-то проклял.

– За что?

Он пожал плечами

– Отвергли, растоптали любовь, убили тех, кто нас любил, или сотворили страшное зло из-за похоти, желая кого-то. Да мало ли за что.

– Ну как же? – удивилась я. – Такое страшное проклятие… Я не знаю ничего страшнее, – подумав, сказала я.