Пляска смерти - Лорел Гамильтон Страница 5

– Как это у тебя получается? – спросила Ронни,понизив голос.

– Что? – нахмурилась я.

– Ты улыбалась.

Я посмотрела, не понимая.

– Ты улыбнулась уже при звуке их голосов, несмотря навсе это…

Я остановила ее, положив ладонь ей на руку. Вот что я точнопонимала – я не хочу, чтобы они узнали, подслушав разговор. А слух у них былслишком острый, чтобы рисковать. Кстати, вот они уже оба два – мои живущие сомной возлюбленные.

Мика вошел первый, оглядываясь через плечо, смеясь ипродолжая начатый разговор. Он был моего роста – низенький, и мускулистый – какбывают мускулистыми пловцы. Костюмы ему приходилось шить на заказ, потому чтона такой размер готового не бывает. Появился он у меня загорелым, и загарподдерживался пробежками на улице, в основном без рубашки, в течение всего летаи осени. Сегодня к спортивным шортам он добавил футболку. Волосы у него былитого сочного, богатого каштанового цвета, который бывает иногда у людей,начинавших жизнь блондинами. Темные волосы он завязал в свободный хвост, нескрывавший, насколько они волнистые, почти как у меня. Солнечные очки он снял,и когда я подошла обнять его, то видела шартрезовые глаза. Желто-зеленые глазалеопарда на тонком человеческом лице. Один очень плохой человек заставил егокогда-то оставаться леопардом так долго, что он, вернувшись в человеческийоблик, до конца вернуться уже не мог.

Мы поцеловались, и руки наши будто автоматически обняли другдруга, прижали нас друг к другу так тесно, как только можно в одежде. Вот такон на меня действовал почти с той секунды, когда я его увидела. Страсть с первоговзгляда. Говорят, она долго не длится, но пока что уже полгода и все так, какбыло.

Я растаяла у него в руках и поцеловала его яростно, глубоко– отчасти потому, что всегда мне этого хотелось, как только я его видела,отчасти же потому, что мне было страшно, а когда я его трогала и он меня, мнестановилось лучше. Не так давно я бы на людях вела себя скромнее, но сегодня ненастолько хорошо было у меня с нервами, чтобы притворяться.

Он тоже не смутился, не сказал: «Ну, не на глазах же уРонни!», как сказал бы Ричард, а поцеловал меня с той же поглощающей страстью,держа так, будто не собирался никогда выпускать. А потом мы отодвинулись другот друга, запыхавшись и смеясь.

– Это было для меня представление? – спросилаРонни не слишком счастливым голосом.

Я обернулась, еще наполовину в руках у Мики, посмотрела в еесердитые глаза – и вдруг почувствовала, что готова рассердиться в ответ:

– Не все на свете для тебя делается, Ронни.

– Ты хочешь сказать, что каждый раз вы так целуетесь,когда он домой приходит? – Злость вернулась, и Ронни ееиспользовала. – Его не было – сколько? – час? Я видала, как ты еговстречала, когда он с работы приходит, и ничего не было похожего.

– Похожего на что? – спросила я, понижая голос.Хочет ссориться – можно и поссориться.

– Как будто он – воздух, и ты им надышаться не можешь.

Голос Мики прозвучал ласково, предупредительно, будто онхотел нас обеих успокоить:

– Мы что-то прервали?

Я повернулась к Ронни полностью:

– Я имею право целовать своего бойфренда как хочу икогда хочу, не спрашивая у тебя разрешения, Ронни.

– Не надо говорить, будто ты сейчас этим спектаклем нехотела ткнуть меня мордой об стол.

– Ронни, сходила бы ты к психотерапевту, а то ей-богу,достала уже, вываливая на меня свои проблемы.

– Я тебе как подруге доверилась, – сказала она, иголос ее звучал придушенно от какой-то эмоции, которую я не определила, –а ты мне такой спектакль в ответ? Да как ты можешь.

– А это не был спектакль, – сказал Натэниел прямоот дверей. – Но если хочешь спектакль, это тоже можно устроить.

Танцующим шагом он вошел в кухню – с обученной грациейпрофессионального танцора и нездешней грацией леопарда-оборотня. Одним плавнымдвижением сорвал с себя майку, бросив на ковер. Я даже шагнула назад, не успевсразу взять себя в руки. До этого момента я не понимала, что он на Роннизлится. Чем она его подкалывала, интересно, когда я не слышала? Когда он мнеговорил, что она не считает его за человека, он пытался мне сказать больше, чемя услышала. И то, что я нечто упустила важное, читалось сейчас в его злыхглазах.

Он одним движением сорвал резинку со своих длиннющих волос иони рассыпались по его почти обнаженному телу: беговые шорты не слишком многозакрывают.

Я только успела сказать: «Натэниел!» – но он уже стоялпередо мной. Та потусторонняя энергия, что умеют излучать все ликантропы,исходила от него и дрожала у меня на коже. Ростом он был пять футов шестьдюймов, то есть как раз достаточно высок, чтобы ему в глаза я смотрела снизувверх. От злости лавандовые глаза потемнели до сиреневых – можно было бы таксказать, если бы цветы могли пылать злостью и силой личности. В этих глазах былНатэниел, и одним взглядом своим он меня провоцировал, вызывал его отвергнуть.

А я не хотела его отвергать. Я хотела завернуться в него, вэту энергию, от которой мурашки по коже, завернуться как в шубу. Последнеевремя у меня почти любой стресс уходил с сексом. Боишься? Секс уменьшит страх.Злишься? Секс тебя успокоит. Печальна? Развеешься от секса. Я подсела на секс,как на иглу? Может быть.

Но Натэниел не предлагал реальный секс – он хотел столько жевнимания, сколько я уделила Мике. Справедливо.

Руками, ртом, телом я заполнила оставшуюся между намидистанцию. Энергия его зверя пролилась вокруг, и это было как в теплой ванне седва заметным электрическим зарядом. Натэниел был одним из самых униженных моихлеопардов, пока один метафизический случай не возвел его из pomme de sang вмоего подвластного зверя – то есть зверя, слышащего мой зов. Я – первая средилюдей-слуг вампира, обретшая вампирскую способность призывать животных, Вселеопарды слышат мой зов, но Натэниел у меня особенный. От этой магической связивыиграли мы оба, но он больше.

Он меня поднял в воздух, взяв руками за бедра, и даже сквозьджинсы дал мне ощутить, насколько рад моей близости. Настолько рад, что я дажепискнула, когда он меня к себе прижал.

Резко, неприятно, будто задыхаясь от злости, Ронни сказала:

– А когда ребенок будет, прямо у него на глазах будететрахаться?

Натэниел окаменел. А голос Мики за моей спиной переспросил:

– Ребенок?

Это слово ударило в комнату как молния – с той разницей, чтостало очень тихо. Так тихо, что я слышала, как шумит кровь у меня в голове.Натэниел застыл так неподвижно, что его будто и не было, не чувствуй я рукойего пульс. Я боялась шевельнуться, боялась вздохнуть. Как в последнюю секундуперед перестрелкой, когда знаешь, что сейчас будет, что любое движение, любаямелочь сейчас будет искрой в пороховой бочке, и ты не хочешь, чтобы эта искраисходила от тебя.