Единственная для невольника - Татьяна Новикова Страница 5

Никогда больше. Не позволю. Он — мой.

— Подожди минуту, сейчас я тебя освобожу, — пообещала ему тихо и постаралась сделать всё так аккуратно, чтобы не дотронуться до кожи. — Извини, что всё получилось… так. Я сама не знаю, почему позволила подругам тебя мучить. Это неправильно. Дико. Ты не заслужил.

Ветер весь сжался. Даже, кажется, забыл, как дышать. Не поверил? Испугался? Не привык к тому, что у него просят прощения? Да и какой господин будет извиняться перед рабом?

Тот, который совершил непростительную ошибку.

— Не нужно, — попросил он шепотом. — Если таково наказание, я должен вынести его до конца.

— Это не наказание. Это дурость. Прости меня.

Сейчас я не думала о нем как о рабе. Передо мной человек, которому может быть физически больно.

Движение за движением я размыкала цепи, не касаясь только повязки на глазах. Не хотела, чтобы он меня видел. Боялась его взгляда. Грудь мужчины вздымалась всё чаще, дыхание потяжелело. Нечаянно моя ладонь соскользнула, и я всё-таки тронула ледяную кожу плеча. Ожидала, что он отдернется или вздрогнет, но Ветер замер.

Наконец, он был свободен.

— Иди отдыхать.

— Спасибо вам, хозяйка, — произнес с таким неверием, будто я ему свободу даровала.

Я не собираюсь ничего говорить. Встала и молча покинула комнатушку. Пока он не стянул повязку с глаз. Пока не встретился со мной взглядами.

Уже лежа в кровати, обдумывала произошедшее. Почему мне так стыдно, будто я сделала что-то запретное, поступив по-человечески?

Я вспомнила слова благодарности, и по спине поползли мурашки. Нам ведь ещё инициацию вместе проходить. Если он, конечно, справится с тренировочными испытаниями. Ему же больно. Бесы! Почему же торговец не предупредил об этом сразу?! Почему отец не отговорил меня от безрассудной покупки? Почему я сама не ознакомилась с личным делом перед тем, как заявила Ветра в качестве вероятного хранителя?

Кошмар, Алиса! Что ты наделала, когда купила себе такого раба!

Я накрыла лицо подушкой и обреченно застонала. Честное слово, не так я хотела впервые познакомиться с мужским телом…

А ведь я помню его очертания и изгибы. Помню, как восхищенно присвистнули девчонки, разглядывая Ветра. Он даже им, искушенным в любовных делах, не показался страшным или убогим.

А мне?..

Эта ночь могла бы стать одной из самых долгих в жизни Стьена, если бы не появилась она. Он не мог видеть, кто вошел к нему той ночью, но улавливал её запахи так отчетливо, словно они состояли из миллиона ярких оттенков. Хозяйка. Госпожа. Девчонка с черными словно полуночное небо волосами, что купила его на невольничьем рынке.

Да кто же она такая? Он увидел её, и тотчас в голове стрельнуло узнаванием. Что-то смутное зашевелилось в подкорке, будто эти волосы, эти тонкие черты, эти широко распахнутые глаза могли быть ему знакомы.

А потом она выбрала его среди десятков боевиков. Всерьез или в насмешку?

Неужели она разрешит ему стать хранителем? Это же почти свобода, он и мечтать о подобном не смел. Им разрешено покидать хозяйский дом (пусть и вместе с магом), путешествовать без железного ошейника.

А он… никто… да ещё и с проклятием, которое было с ним столько лет, сколько он помнил себя в качестве постельного раба.

Постыдное проклятие. Делающее его ещё слабее. Недостаток, который заставлял хозяев раз за разом доставать розги, чтобы перекрыть одну боль другою.

Вначале эта игра нравилась господам. Как же, попытаться унизить раба, заставить его содрогаться в их руках. Своеобразное веселье.

Любое касание для него было сродни раскаленным щипцам. Иногда чуть слабее, иногда сильнее. Стьен был на грани рассудка, но тот никак не отключался. Он учился терпеть. Его избивали, залечивали, на него кричали, чтобы он изображал радость, если рядом хозяйка или хозяин.

Игрушкой нужно управлять. Это всем известно.

Он даже не удивился, когда сегодня госпожа с подругами решила напомнить ему: ты ничтожен и слаб. Гадко это, неприятно, но выбора нет. Каждый хозяин должен проверить выдержку своего раба.

Но потом…

Она вернулась. Закончила наказание раньше времени. Не облапала и не избила.

Помочь ему — это хитрый план? Втереться в доверие и ударить больнее, когда Стьен как преданный пес начнет ей доверять?

Только зачем?

Ещё и извинилась. Кто-то вообще извиняется перед рабами? Это даже звучит глупо. Подобного никогда не было. Ни с кем. Либо безразличие, либо гнев, либо издевка — но ничего даже близко схожего с тем, что сделала госпожа.

Её непохожесть на других нешуточно пугала.

— Да кто же она такая? — повторил он вслух.

Почему одно её касание вышибло у него дух? Тело перестало принадлежать ему. Он весь обратился в нервные окончания, ожидая волны обжигающей боли.

Но ничего.

Ладонь хозяйки была мягкой и горячей. Стъен совсем позабыл, каково это — чувствовать чьё-то тепло, не боясь, что оно принесет тебе мучительную пытку.

Это было чем-то невероятным. Если бы обычное касание могло длиться вечность, Стьен был бы благодарен небесам за столь щедрый дар.

В его рабском нутре что-то надломилось в ту ночь.

Пожалуйста, пусть она дотронется до него ещё раз. Пусть напомнит, что он всё ещё жив. Всё ещё нормален. Не проклятое существо, а человек, который способен чувствовать.

Стьен быстро оделся и сбежал в рабский барак, где до рассвета не мог сомкнуть глаз. Вспоминал. Думал. Не понимал.

Хозяйка трогала его и раньше, например, на вводной лекции. Но он настолько ожидал боли, что даже не обратил внимания — той не было!

— Эй, раб, вставай, за тобой пришли, — поутру его пнул в бок надзиратель.

Стьен стиснул зубы и вскочил с тонкой лежанки, ожидая увидеть за пределами барака госпожу. Но вместо неё на улице стерегли её подруги. Они разъярились, решили, что он сумел стянуть цепи и ушел спать.

— Десять плетей, — фыркнула темноволосая девица, сощурившись.

— Елена, ты чего-то размякла. Лучше пятнадцать, — поправила её блондинка с вьющимися локонами. — Он ведь нарушил запрет в первый же день. Кто разрешал ему уйти из комнаты? Как только умудрился?

— Хм, и правда, — кивнула подруга, подумав. — Повернись спиной, раб. Упрись лбом в стену.

Исполнил указание. Хоть это и не госпожа, но они её подруги. Значит, он должен подчиняться им тоже?

Тугая кожа рассекла воздух. Тяжесть плети обрушилась на спину, и мышцы выжгло болью.

— Прекратите немедленно! — донеслось где-то в отдалении. — Что вы себе позволяете?!