Воронье сердце. Отбор по принуждению - Мария Бородина Страница 5

Я выдохнула и посмотрела в пол, чтобы не видеть улыбки отца. Вот и закончилась твоя счастливая жизнь, Лира Крэтчен.

— Ну, хоть бутерброд отдайте, — выдавила я напоследок.

Бутерброд был добровольно пожертвован Эстер, как только конвой вывел меня за последнюю магическую стену. Бедная птичка сразу спустилась ко мне с ближайшей кроны — похудевшая и осунувшаяся, даже перья повылазили — и гордо уселась на плечо. Волновалась за меня, бедолага. А уж я как за нее тревожилась — словами не передать!

— Я что, поеду во дворец в таком виде? — спросила я у конвоиров и окинула взглядом перепачканное драное платье, которому еще пару дней назад все подружки завидовали. — Грязная, немытая и голодная?

Конвоиров мои проблемы не интересовали. Настолько, что они даже не потрудились ответить. Лишь потащили меня к крытой повозке на магическом ходу, усадили на заднее сидение, запустили под потолок визиоллу [1] и закрыли за мной дверь на ключ. А сами уселись впереди, отгородившись от меня плотной стеной. Эстер, сытая и довольная, посмотрев на все это безобразие, решила добираться своим ходом.

Аэрия — вернее, тот ее участок, что укрыт Куполом — похожа на большой кусок лишайника. Местами — кустистый, местами — твердый и плоский, но непременно зеленый. К вечеру в глазах стало рябить от бесконечных полей и иссохших речных долин, расстилающихся до самого горизонта. Даже свежий воздух, пахнущий скошенной травой, не приносил наслаждения.

Очень хотелось есть и пить, и я успела пожалеть, что не оставила себе хотя бы маленький кусочек хлеба. В ход пошло яблоко, но оно лишь раззадорило аппетит. На мои жалостливые стоны о тарелке горячего супа конвоиры не реагировали. Редкие минуты, когда повозка проезжала мимо придорожных таверн, стали для меня настоящей пыткой.

Где-то в середине пути, когда я уже порядком умоталась, но темнота еще не легла на дорогу, Эстер соизволила принести надклеванную вишенку и записку, помеченную черным треугольником. Я забрала у нее добычу, благодаря безжалостную Филлагорию за то, что мне хотя бы окно наполовину открытым оставили. И за то, что конвоирам не вздумалось засесть со мной в неудобный отсек для заключенных.

«Тебе велели держаться, как можно дольше, — коротко говорилось в записке. — Свой человек во дворце — это очень хорошо. Олаф».

Я разорвала записку на мелкие клочки и выбросила в окно. В груди едкой волной поднялась обида. Сбежали, значит, с митинга, не подождав меня, реквизиты побросали, как самые умные, а меня кинули на произвол судьбы?! А теперь — сливай им информацию?! Мне не нужно было объяснять, кто останется виноват, если утечка станет очевидной. Тоже мне, друзья. Лучше бы выбраться помогли из этой передряги.

Когда на дорогу легла тьма, и повозка выпустила маглюмы [2], мне уже ничего не хотелось. Я сидела, откинувшись на деревянную спинку лавки, смотрела на мутный свет, мерцающий за окном, и считала кочки. Одна… Две… Двенадцать…

Повозка резко затормозила во мгле, оборвав сладкую дрему, и я, сорвавшись с лавки, полетела на пол. Ничего не соображая, выругалась и потерла ушибленное колено. Сквозь приоткрытое окно донеслись взволнованные голоса, а потом дверь распахнулась, и безжалостные морды конвоиров уставились на меня:

— Выходите, ибреса Крэтчен.

— Что? — я зевнула и потянулась. Шея отозвалась неприятным саднением. — Мы уже приехали?

Молчание, ставшее ответом, подтвердило самые страшные догадки. Все происходит на самом деле, и я — на территории врага.

— Долго вас ждать, ибреса? Вы пока еще не королева!

— И не собираюсь ею быть, — проворчала я, лениво выползая на влажную от вечерней росы траву.

Маглюмы осветили небольшое поле, упирающееся в прямоугольную площадь с фонтаном по центру. В темноте струящаяся вода отливала голубизной. Вдалеке, за площадью и стеной аккуратно подстриженных деревьев, светился дворец. Прозрачный, невесомый, словно сотканный из нитей паутины, с огромными окнами и белоснежными скатами крыш. У меня даже челюсть отвисла: сколько золотников простого народа вбухано! И спят же спокойно, и совесть их по ночам не грызет…

— Нравится? — ко мне подлетела женщина в синем бархатном платье и смешном чепчике, обрамляющем круглое лицо. Все ее части тела словно были выписаны по циркулю: пышные плечи, массивные бедра, огромные груди и даже глаза. — Ой, какая хорошенькая! Пойдем, мы тебя отмоем, чистую одежду дадим!

Обижать добрую женщину почему-то не хотелось, хамить ей — тоже. Поэтому я томно вздохнула и выдавила:

— Сначала еда.

— Ой, да несговорчивая какая попалась! — женщина совсем не реагировала на мои капризы. Должно быть, привычная. — Как тебя зовут?

— Лира Крэтчен, — представил меня конвоир. — Прямиком из изолятора Тан-Комино.

И откинул мои волосы с шеи, заставив взвыть.

Пухлая дамочка и пара подоспевших к ней молодых девушек внимательно осмотрели мою стигму. От каждого нечаянного прикосновения хотелось кричать, но я кусала губы, заставляя себя держаться. Дальше, наверняка, будет еще страшнее, и эта боль покажется сущей ерундой.

Конвоир грубовато подтолкнул меня к женщинам:

— Чтобы без фокусов, Крэтчен.

— Угу, — только и буркнула я. — Полагаю, что поесть мне все-таки дадут.

— Ты мне нравишься, Лира, — сказала женщина-циркуль, подхватывая меня под руку и выводя на площадь. — Хорошо: есть так есть, сейчас быстро все устроим. Меня зовут Андара, и я отвечаю за вас своей репутацией.

— Вы мне тоже нравитесь, — буркнула я таким голосом, словно на Аэрию обрушился мор.

— Ты ведь не хотела к нам попасть? — Андара вскинула на меня круглые глаза.

— Конечно, нет, — ответила я честно. — А как вы догадались?

— Стигма на шее, — отозвалась Андара. — И болит. Богиня Филлагория всегда причиняет боль тем, кто противится ее истинным дорогам.

Захотелось возмутиться, но сил совершенно не осталось. Я едва плелась следом за дамами, подметая площадь разорванным подолом.

Мы прошли мимо фонтана, и капли прохладной воды ошпарили кожу. Впервые за этот день я почувствовала себя живой. Настоящей. Только вот будет ли здесь от этого прок? Ведь «Вороны» велели держаться как можно дольше, и я лучше останусь на их стороне.

Андара провела меня черным ходом. Проплутав сетью чистых, но мрачных коридоров, мы попали на королевскую кухню. Размером кухонька была, наверное, больше отцовского дома. Ужин во дворце уже закончился: печь давно погасили, и теперь на резных тумбах высилась гора грязных блюд. Но воздух все еще мучительно пах специями, жареным мясом и вином.

Несколько женщин в одинаковых фартуках и чепцах стояли у мойки и передавали друг другу тарелки. Одна счищала с них жир, другая — полоскала в большом тазу, третья вытирала полотенцем и складывала на длинную решетку.