Театральная сказка - Игорь Малышев Страница 5

Он слез с подоконника, немного стесняясь, обернулся мхатовским занавесом и крутанулся вместе с ним.

– Это же сказка, – тихо сказал, – мечта.

Вытащил из кармана блокнот, сунул под подушку.

– Мне иногда снятся стихи, – пояснил он, заметив вопросительный взгляд Альберта. – Надо иметь под рукой бумагу и ручку, чтобы успеть записать. Они быстро забываются.

– Пиши, пиши… – пожал плечами Альберт.

Если у вас нету кошки

(стихотворение, записанное Мышом во время первой ночи в театре)

Жалко, что нет кошки,А то бы легла у руки,Нюхала пальцы,Мурлыкала, будто стихиЧитала. Или гадала,Читая линии руки.Интересно, любят ли кошкиСтихи?Жалко, что нет кошки,Уткнулась бы носом в плечо.Так хорошо бы стало,Так горячо.Чёрным ли носом, розовым,Всё равно.Тепло и от чёрного носа,И от ро-зо-во-го. Ветка

Мыш проснулся среди ночи от назойливого ритмичного шума. Тихого, скорее даже не слышимого, а вибрацией передающегося через стены.

Он открыл глаза, сел, посмотрел в окно. Через свет фонаря пунктиром летел мелкий дождь. От перекрестья рамы на мхатовский занавес ложилась косая тень. Рябила вода Москвы-реки, словно осыпанная рыбьей чешуёй. Судя по отсутствию звуков машин, то была самая глухая пора ночи.

Мыш зевнул, недоумевая, почему проснулся, и тут звук-вибрация донёсся снова.

Мальчик посмотрел вниз, силясь разглядеть, кто стучит, но наружный подоконник загораживал обзор. Неизвестный гость, похоже, стоял вплотную к двери.

Идти через лабиринт коридоров было страшновато. Слабый свет телефонного фонарика терялся под высокими потолками, не в силах толком осветить путь. Да вдобавок ещё эти лестницы, углы, повороты…

Мыш, как был, в одних трусах, шлёпая босыми ногами, брёл по лабиринту театра, не вполне понимая, почему он вообще решил открыть кому-то дверь среди ночи.

– Может, это бомж или наркоман какой-нибудь стучит? – шептал в голове голос осторожности. – А то ещё хуже: садист или убийца?

Но мальчик не слушал его и шагал, чувствуя, как леденеют ноги, и ругая себя, что спросонья не сообразил надеть тапки.

Мыш остановился перед дверью, снял с гвоздя тяжёлый холодный ключ, замер, прислушиваясь к тишине.

Из часовой послышались приглушённые расстоянием удары.

– Четыре, – машинально сосчитал мальчик и, собравшись с духом, громко спросил: – Кто там?

– Я по объявлению, – донёсся звонкий голос. – У вас тут на афише написано…

Мыш вставил ключ в замок.

Он открывал дверь в первый раз, ключ никак не хотел поворачиваться, упрямо застряв на середине хода. Мыш дёргал его то в одну, то в другую сторону, ничего не помогало.

Прошла минута, другая. Ключ делал пол-оборота и никак не желал идти дальше.

– Я могу чем-то помочь отсюда? – спросили с той стороны.

– Да чем же? – досадливо отозвался Мыш, обтёр вспотевшие ладони о трусы и снова принялся за дело.

Когда у него устали руки, он опустился на лежащую у двери ковровую дорожку и вытянулся. В голове было пусто. Прошло какое-то время, из часовой снова донеслись вибрирующие звуки ударов, Мыш вскочил, вцепился в хвост ключа, и тот как ни в чём не бывало легко провернулся в скважине.

За дверью стояла девочка, по виду ровесница Мыша, со слипшимися от дождя, закрывающими скулы волосами. Она обнимала себя за плечи и, словно цапля, поджимала одну, очевидно замёрзшую особенно сильно, ногу. Текущие по её кожаной куртке капли напитались светом от фонаря, и казались живым золотом.

– Привет! – сказали они одновременно и замерли, глядя друг на друга.

– Можно мне войти?… Заходи!.. – снова вместе произнесли они.

Мыш отошёл в сторону, открывая вход.

Дверь мягко закрылась, отгородив детей от ледяного сеющего дождя. Мыш посветил фонариком на девочку. В тепле ей, казалось, стало ещё холоднее. Она крепче стиснула себя за плечи. Потом оглядела стоящего перед ней в одних трусах Мыша и спросила, неожиданно улыбнувшись:

– Ты чего так легко оделся, не замёрзнешь?

Он смутился, но не показал вида и кивнул:

– Пойдём.

Она шагала за ним, с интересом оглядываясь по сторонам. В высоких ботинках её чавкало.

Мыш привёл девочку к ванной комнате, открыл дверь, пустил в ванну струю горячей, задышавшей паром воды.

– Это тебе сейчас нужнее всего… Спасибо… – одновременно проговорили они.

И, смущаясь от необходимости быть взрослыми в свои невеликие годы, отвели глаза.

– Вот полотенце. А я пойду поищу для тебя сухую одежду в реквизите, – чуть хмурясь от серьёзности, сказал Мыш.

– Не надо, я сейчас согреюсь, а потом мне и мокрая сойдёт.

– Не сойдёт, – твёрдо заявил Мыш и вышел из ванной.

Забывшись, по привычке закрыл дверь на защёлку с внешней стороны, смутился, открыл защёлку и почти в панике убежал в реквизиторскую.

Там он набрал женских тряпок и ушёл в часовую ждать возвращения внезапной гостьи.

Потом, опомнившись, прибежал обратно, сел на ступеньке рядом с ванной комнатой и, обхватив колени, принялся размышлять о девочке, которая пять минут назад стояла под дождём на улице, а теперь отогревалась в ванной.

У неё русые волосы, вспомнил он. Мокрые, в свете фонаря они выглядели почти чёрными. Лицо ухоженное, но бледное, на подбородке ямочка. На левой щеке шрам, похожий на звезду. Куртка-косуха, он сам всегда такую хотел, истёртая, в белых царапинах, будто в шрамах.

Девочка в ванной распевала:

Летели качели без пассажира.Без постороннего усилия,Сами по себе.

Мыш знал эту песню.

Шум воды стих, послышалось шлёпанье босых ног по кафелю. Мальчик подскочил, запаниковав, пошёл отчего-то в сторону часовой, потом опомнился, вернулся, снова сел на ступеньку и крикнул:

– Я принёс сухую одежду!

– Спасибо.

Дверь приоткрылась. Мыш просунул внутрь кучу тряпок.

– Выбери, что подойдёт.

– Океюшки, – донёсся весёлый голос.

Послышался шорох ткани.