Зови меня Шинигами. Дикая охота - Виктория Эл Страница 5

‒ Опять меня за дурочку держишь?

‒ Кир! Ну честно, ничего ещё не случилось. ‒ И он не врал. Если точно следовать смыслу произнесённой им фразы, не пропуская ни одного слова. «Ещё не случилось». Хотя с другой стороны, она и выдавала с головой этим слишком многообещающим «ещё», предполагавшим непременное «потом» без всяких там возможных вероятностей. ‒ Клянусь.

Сколько стоит клятва демона-притворщика, давно забывшего, как он должен выглядеть на самом деле, живущего кражами и обманом? По мнению Киры. И Вит торопливо перевёл разговор.

‒ У вас в семье кто-нибудь ещё есть с даром?

Кира посмотрела с негодованием, но больше задавать вопросов не стала, доложила коротко:

‒ Папа.

‒ То есть он в курсе всей этой непростой организации мира? ‒ для полной ясности уточнил Вит.

‒ И мама тоже, ‒ добавила Кира. ‒ Немного.

Лицо у Вита стало сосредоточенным, даже морщинка образовалась между бровями. Прикидывал, размышлял, а потом выдал:

‒ Слушай, а если я к вам зайду, твой отец же меня с порога не прибьёт?

Он в своём репертуаре. Когда речь идёт о чём-то важном, ни за что не удержится от иронии, от шутки, собьёт с толку.

‒ За что? ‒ удивилась Кира, а Вит задумчиво проговорил, потупив глаза:

‒ Подумает, что это я… мелкого…

‒ Не прибьёт, ‒ оборвала его Кира, и он мгновенно изменился, стал серьёзным, поинтересовался:

‒ Твой отец ведь сейчас дома?

Открыл дверь, а за ней не коридор. Уже набившая оскомину величественная серость. Хочешь ‒ не хочешь, всё равно шагай, другой дороги для него нет. За любой дверью будет ожидать храмовый сумрак, чтобы затянуть, заглотить, заставить работать на своё благо. Даже за туалетной.

А если попробовать шкаф? Бессмысленно. Ведь через него никуда не выйдешь, так и останется шкафом. Но всё-таки попробовал. Из любопытства, по дурости, ещё зачем-то. Отодвинул створку, полюбовался на висящую одежду. Задвинул.

Наигрался?

Ещё можно попробовать окно. В храме же нет окон. И трудно представить, как то, что видно через стекло, вдруг сдвинется вместе с ним, словно картина в раме. Выпрыгнет Ши на улицу. А дальше что? Так и болтаться, никуда не заходить. Потому что, какую бы ни открыл дверь, попасть сможет только…

Да ясно уже. Зачем повторять?

Завалился на кровать. Пассивный протест. Ребячество. Недаром настоятель время от времени зовёт его мальчиком.

«Ты умный мальчик. Ты смелый мальчик». А теперь будь послушным. Так?

Так.

Поднялся, прошёл к двери, распахнул и шагнул в гулкую тишину, царившую среди каменных стен. Один зал, второй.

‒ Ты здесь? ‒ прозвучало в качестве приветствия.

‒ Трудно промахнуться. Если одно и то же за каждой дверью.

Заполучил снисходительную улыбку в ответ на своё недовольное ворчание, и сразу упрёк:

‒ Ты опять забыл.

Тоже снисходительный, без осуждения, без гнева. Не стал уточнять, о чём речь. Раз всё равно забыл. А сам он вспоминать не собирался. Сразу надо говорить. И настоятель сказал:

‒ При встрече со мной ты должен поклониться. Это не моя прихоть. Старое местное правило. Я не заставляю тебя падать ниц. Просто ‒ чуть наклони голову. Я же всё-таки настоятель храма, а ты здесь не гость.

Дрессирует. Проверяет, насколько Ши готов выполнять условия соглашения: «чем послушней ты окажешься…» Про это он помнил.

‒ Ясно.

Не будет возмущённых воплей задетого самолюбия. Хоть кланяться, да хоть ниц падать.

Ши уселся на край каменного возвышения. Чтобы для полного идеала смиренно смотреть снизу-вверх. Жаль, из-за чёлки не видно его преданного взгляда. Ну или какой он там сейчас?

Если на лице никак эмоции не отражаются, возможно, и в глазах тоже. Хотя сейчас они открыты. По комфортности существования для Ши храм был самым лучшим местом. Никаких лишних ощущений. Ни яркого света, ни скрадывающей подробности темноты, ни какофонии звуков. Даже магия, заполнявшая пространство, воздействовала мягко и вкрадчиво, становилась такой же естественно незаметной, как воздух.

Настоятеля это тоже касалось. Он был неотделимой частью храма, олицетворением местной магии. Так и воспринимался.

Удары сердца слишком редки. Для обычного человека. Но кто же скажет, что он обычный. А если это связано не с магией? Чем дольше, тем медленней, тем ближе к финалу.

Интересно, сколько же ему лет? Он может быть бессмертным? Каждый раз при открытии источника его срок продлевается, силы восстанавливаются. И так будет всегда. Или…

‒ Объясните всё-таки, зачем вам понадобился ребёнок.

Настоятель склонил набок голову, посмотрел с ожиданием, будто предлагая Ши самому найти ответ, но всё же заговорил:

‒ Ты не полагаешь, что его появление чересчур символично? Столько всего сложилось. Время, обстоятельства, родители. То, что считалось абсолютно невозможным, оказалось вполне реальным. Значит, в случившемся скрывался особый смысл, особая значимость. ‒ Глянул ещё прицельней. ‒ Теперь сам догадаешься, для чего он мне нужен?

Ши думал недолго. Возникшее предположение ему не слишком нравилось, но всё равно озвучил:

‒ В качестве преемника?

У настоятеля дрогнули уголки рта, обозначив довольную улыбку.

‒ Отлично. ‒ На лице появилось задумчивое выражение, почти мечтательное. ‒ Хорош ты. Очень хорош. Взял бы тебя на своё место. Но уж больно ты ломаный-переломанный. Нет в тебе ни стабильности, ни спокойствия. Только выглядишь непробиваемым, а на деле ‒ сплошная открытая рана. Боязно дотронуться.

Боязно дотронуться? А сам препарировала. Безжалостно. Выворачивал наизнанку и с нескрываемым любопытством наблюдал за реакцией. И видел гораздо больше, чем остальные.

‒ Ни унижений не боишься, ни боли, ни смерти. А вот от чувств убегаешь. От искренности, от тепла. И свет не любишь. Во всех смыслах. Не сможешь быть непредвзятым, беспристрастным. Жалко. Очень жалко.

Ну вот, обломилась карьера. Опять подвело несовершенство. Но Ши переживёт. Только…

‒ А от матери зачем понадобилось ребёнка прятать? Память подчищать. Она чем мешала?

‒ И что тут непонятного? Самое разумное было ‒ сохранить рождение мальчика в тайне. Чем меньше людей о нём знает, тем надёжней и безопасней. И для матери в том числе. А для самого ребёнка ‒ тем более.

Настоятель сделал паузу. Он всегда выдавал информацию порционно, словно дожидался, когда уже услышанной усвоится и закрепится, осмыслится до конца.