Гиностемма - Катерина Крутова Страница 5

—Только для сотрудников корпорации «Баланс»,— механически выдал тот, что пониже, не дожидаясь вопроса.

—Доктор Рейнар Гарнье…— начала Полина, от неловкости закусив губы и сцепив пальцы в замок.

—Рейнар освободится с минуты на минуту. Я бы на его месте не позволил такой прекрасной юной леди долго скучать в одиночестве,— низкий грудной голос принадлежал высокому мужчине, чье внезапное появление заставило и без того собранную охрану шире расправить могучие плечи, круче выпятить грудь и обрести неподвижность не дышащих статуй.

—Красивый цветок,— заметил незнакомец, и уголок его рта дернулся, имитируя улыбку.

Полина инстинктивно попятилась и уперлась спиной в перила балкона. От мужчины исходила аура власти и влияния. Скупость и выверенная точность его движений говорили о годах самоконтроля и привычке доминировать. Но напрягалась девушка в первую очередь от холодного оценивающего взгляда: серый левый глаз блестел сталью заточенного клинка, темный, почти черный, правый прожигал насквозь, толкая в бездну. Пока одна сторона лица улыбалась краем губ, другая окатывала ледяной оценивающей волной.

—Я передам племяннику, что его ожидает такая красота,— мужчина открыл дверь в сумрак конференц-зала.

—Спасибо, месье…— шепотом поблагодарила Полина. «Племянник?!» — громыхало в сознании. Любопытство и желание докопаться до истины было столь велико, что девушка тут же достала смартфон и принялась искать информацию о родственных связях молодого доктора искусств. Но в официальной биографии Рейнара влиятельные богатые родственники не значились. Создавалось впечатление, что кто-то специально вылизал образ месье Гарнье до идеального блеска, попутно стерев ластиком все лишние детали. Задуматься глубже об этом открытии девушке не дали.

—Мадемуазель Эрлих!— радостный голос отвлек Полину от созерцания экрана. Рейнар буквально выбежал из зала: — Я так рад, что вы пришли!

Приветственные, привычные для французов поцелуи мазнули вспыхнувшие румянцем девичьи щеки. Внезапная близость молодого мужчины была продиктована приличиями, но Полина смутилась, лишь имитируя ответные касания, целуя воздух рядом с красивым лицом. Он пах легкостью зеленого чая, свежестью имбиря и теплотой шалфея, точь-в-точь отвар от простуды, которым мама поила младшего брата. Повилик обходили стороной обычные человеческие недомогания, но четырехлетний Карел успешно примерял все стандартные болезни детского возраста — от колик до зеленых соплей и сыпи от избытка сладкого. Сейчас, вдыхая такой домашний успокаивающий аромат посреди нестерпимо яркого холодного пространства из стекла и бетона, внутреннее повиликовое чутье Полины уловило обещание радостных дней, вдохновенного творчества и душевной гармонии. До этого мгновения она не понимала, что кроется за семейной присказкой о запахе господина. «Черт! Мне нравится, как он пахнет! Вкусно и притягательно, неужели это значит…» — но Гарнье не дал ей осмыслить внезапное откровение.

—Как тебе?— переходя на «ты» и сокращая между ними не только физическое, но и личное пространство, спросил Рейнар и мотнул головой в сторону выставочного зала.

Полина глянула вниз на болезненно ослепительное пространство:

—Слишком…— ответила, старательно подбирая подходящие слова.

—Пафосно, нарочито, помпезно?— любезно подсказал Гарнье. Рукав его определенно дорогого пиджака коснулся татуированного плеча. Полине показалось, что лепестки клематиса затрепетали от их близости.

—Элитарно,— наконец подытожила девушка.

—Красивый эпитет для личной неприязни,— парень улыбнулся, и не успела она возразить, что вовсе не это имела в виду, как он уже, едва коснувшись ее локтя, задал направление и поспешил по коридору, увлекая за собой:

—Идем, покажу нечто более классическое и значительно более ценное.

«Ценнее работ за сотни тысяч евро?» — подумала про себя, но вслух благоразумно от комментариев воздержалась.

У неприметной двери охраны не было, зато имелся кодовый замок и сканер сетчатки. На вопросительный взгляд Рейнар пояснил:

—Волею судьбы я нанят экспертом для оценки этой коллекции. Большая часть экспонатов сегодня уйдет с молотка и надолго скроется от людских глаз в частных хранилищах. Но тут определенно есть то, что ты должна увидеть. Тем более, это упростит наш разговор.

Дверь неслышно отъехала в сторону, и в просторной комнате, реагируя на входящих, вспыхнул свет. Полина обрадовалась его мягкому теплому оттенку в противовес неоновой холодности выставочного зала. Интерьер походил на фондовое хранилище при университетском музее, в котором ей приходилось неоднократно бывать по учебе. По углам стояли ящики и коробки с надписями и знаками «осторожно хрупко» и «беречь от падения». На стенах висело несколько картин, часть расположилась стопками на полу, прикрытая холщовым полотном. Несколько стеклянных витрин заполняли мелочи: старинные украшения, посуда, книги в массивных кожаных переплетах. В центре комнаты стояла большая металлическая платформа на колесах, на которой возвышалась чуднáя деревянная скульптура, одновременно похожая на диковинный стул, изогнутый толстый корень и скрюченного ревматизмом гнома. В линиях потрескавшейся сухой коры и отполированных временем сучках было что-то пугающее. Полина поежилась, ощущая, как мелкие волоски на теле становятся дыбом.

—Что это?

—Какой-то древний пень. Очень редкий, судя по заявленной стоимости,— Рейнар пренебрежительно отмахнулся и поманил девушку к одной из картин.

В характерной для импрессионизма бликовой, слегка небрежной манере, художник запечатлел женщину у открытого окна. Первоначально внимание Полины приковал город — разрушенный, в копоти и дыму пожаров, и только затем она перевела взгляд на модель. Женская фигура изображалась со спины, темное глухое платье почти сливалось с мрачным пейзажем, только бледно лиловый пояс и заколка в волосах привлекали взгляд цветовыми акцентами. Полотно вызывало тяжелые мрачные мысли, а искусствовед замер рядом с лукавой улыбкой экзаменатора. Полина всей душой пыталась понять, какой реакции от нее ждет Рейнар, и потому принялась изучать живопись детально, точно готовясь к докладу. Она отсекла всех известных художников, решив, что автор не сыскал мировой славы, несмотря на определенный талант. Примерно соотнесла период написания с первой Мировой войной. Решила, что, судя по наряду, перед ней либо англичанка, либо француженка. Вспомнила про специализацию Гарнье и попыталась расшифровать скрытый символизм полотна, но на мрачном изображении не нашлось ни одного цветка. Девушка начинала злиться — на Рейнара за неуместное испытание, на художника за тяжелые, вязкие мазки, на себя за добровольное вовлечение в сомнительное приключение, как вдруг… На изгибе шеи нарисованной незнакомки, там, где кружево воротника почти касалось кромки волос, мелькнул яркий мазок. Полина напряглась, наклонилась ближе к картине и ощутила, как бешено забилось в груди сердце,— филигранная на фоне небрежных линий, тонко, любовно выписанная вязь изумрудных листьев и мелких фиолетовых цветов терялась в локонах высокой прически, вилась по бледной коже, исчезала под кромкой одежды.