Печать на сердце твоем - Андрей Валентинов Страница 5

воину Края и серого плаща хватит. А красиво — прямо радуга!

Лечение оказалось не единственной напастью. Подлечив, Згура принялись кормить. К еде в улебской земле тоже относились серьезно, к тому же Черемош вкупе с тетушкой почему-то решили, что их гость умирает с голоду. Вновь сбежались холопы, на длинный стол легла вышитая камчатая скатерть, и пошли перемены блюд — первая, вторая, пятая. Тут уж Згур взмолился, попросил пощады — и был отправлен почивать. Именно почивать — на мягкую перину, в которой он всю ночь тонул, словно в болоте…

За тканями шло железо. На серпы с молотами Згур глядел равнодушно, но затем начались ряды оружейников, и тут уж глаза стали разбегаться. Згур поневоле вздохнул. Мать Болот, ему бы серебра побольше! Кинжалы — огр-ские, франкские, лехитские и… неизвестно чьи, но как хороши! Не удержавшись, Згур примерился к одному, самому замечательному, с лезвием синеватого блеска, и с сожалением положил оружие на место. Брони, кольчуги… На сабли и глядеть не стал — от соблазна подальше. Сколько ж войска вооружить можно! И, наверное, вооружают. Та, лица которой он так и не увидел, говорила о трех новых сотнях, которые собрал Палатин. Интересно, против кого?Против лехитов? Или?..

Згур проснулся рано, как привык — с первыми лучами солнца. Но выяснилось, что в доме у тетушки спят долго — чуть ли не до полудня. Пришлось изрядно поскучать, прежде чем появился сонный Черемош и повел его на завтрак — за тем же столом, с переменами блюд и молчаливыми холопами, стоявшими по углам. А следом за этим — чернявый потянул Згура в город, заметив, что одному ему, волотичу, Валина не знающему, бродить опасно — еще на «бычар» нарвется. А вот вдвоем…

Они гуляли долго, и Черемош беспрерывно говорил. Згура это вполне устраивало, и вскоре он узнал, какого знатного рода его новый приятель, да не просто знатного, а с серебряной тамгой, а на тамге той Зверь Лютый и сабля без ножен. А батюшка Черемоша не просто войт дубень-ский, а еще и славный воин, что под Коростенем воевал вместе с самим Кеем Уладом, а стоял их отряд прямо в центре, и был его батюшка ранен, но выжил и с победой вернулся, и теперь все его уважают и чтят, ведь те, кто дрался под Коростенем, — люди особые, таких сейчас уже

мало осталось…

Згур кивал, стараясь смотреть в сторону. Под Коростенем отец тоже был ранен — копье попало в грудь, а голову разбил удар чекана. Отец был на правом фланге Вечера Потрясения, и вся его сотня осталась там, на страшном мертвом поле, а отец лежал всю ночь, пока кто-то из уцелевших не подобрал умирающего сотника. Отцу тогда тоже было девятнадцать…

Впрочем, говорить об этом не стоило, да и что толку вспоминать давние счеты? Ведь он сам, сын Месника, пошел добровольцем, чтобы драться под алым Кеевым Стягом. Времена меняются, Светлый Кей Войчемир — не Рыжий Волк Сварг. И хорошо, что сыновья тех, кто насмерть схватился под Коростенем, могут идти по шумной валинской улице и о жизни беседовать…

С трудом покинув ряды оружейников, Згур попал в медный ряд. Еду выкладывали прямо на землю, на платки да покрывала, и оставалось порадоваться, что тетушка Черемоша столь хлебосольна. Иначе и тут бы не удержался. Дымящаяся похлебка с потрошками, мясо в глиняных горшочках — ладно, но вот раки! Раков Згур любил всегда, в Буселе их было полно, благо река рядом. С детства ловил — и под корягами, и так, прямо у берега. А здешние ракивсем ракам раки: огромные, испугаться можно!

Итак, к вечеру Згур знал о своем новом приятеле почти все. Почти — ибо про остальное чернявый лишь намекал. Поинтересовался, женат ли Згур, есть ли невеста… А вечером, переодевшись во все новое, собрался куда-то, велев тетушке, а заодно и своему гостю не волноваться. Не к «бычарам» идет!

И это Згур тоже знал, поэтому и не стал расспрашивать.Опасно, да и зачем? Скажет! Сам скажет!Задумавшись, Згур не заметил, как забрел на самый край торга. Тут уже не было ни горшков с блюдами, ни оружия, ни дымящейся похлебки. Зато народу хватало, и народу престранного. Плащи с темными балахонами, дымящиеся курительницы, какие-то яркие картинки, выложенные прямо на земле…

— А посеребри ручку, красавчик! — наглая чернокосая девица в цветастом платье схватила за рукав, заглядывая в глаза. — Всю правду скажу! Что было, что будет, чем сердце успокоится…

Ах вот оно что! Похоже, он забрел аккурат к гадателям — кобникам да чаклунам, наузницам и вельхвам. Згур не любил подобный народ. Не любил — и побаивался. Наверно, потому, что мама очень страшилась злых чаклунов. Но любопытство взяло верх.

— Скажи сначала, что жена моя поделывает?

— Тебя ждет. На лавке сидит да пряжу прядет. И радость у тебя — сын будет…

Згур облегченно вздохнул, освободил рукав от крепкой хватки и засмеялся. Ну конечно! Недаром дядя Барсак говорил, что цена этим кобникам да наузницам — битый горшок в торговый день, они и о себе ничего сказать не могут.

Он пошел, не спеша, отмахиваясь от предложений прикупить приворотного зелья или обзавестись веревкой, спасающей от злых нав. Рука крепко сжимала кошель у пояса — с этим людом держи ухо востро! Пару раз, веселья ради, он спрашивал — то вновь о жене, то о брате, то о братней невесте — и, посмеиваясь, шел дальше. А он их еще боялся!

— Купи браслет, сотник!

От неожиданности Згур замер и медленно обернулся. На него глянули подслеповатые старческие глаза. Старикашка, морщинистый, сгорбленный, в каком-то рванье.

— Браслет, браслет купи. Треть гривны всего! А в том браслете сила великая, добрая, сам искал, сам нашел…

Все это могло быть случайностью — кмета узнать легко, а с сотником — просто угадать, но на душе стало холодно. Быстро оглянувшись, Згур оттащил старика в сторону.

— Браслетик, браслетик, — бормотал тот, жалобно мигая. — Добрый браслетик! Та, что носила его, счастливо жила, и счастья столько было, что и в могилу с ней ушло, и этого счастья еще на многих хватит. Я знаю, я кобник, кобник…

— Погоди! — Згур уже начал успокаиваться. — Скажи сначала, как я с женой своей познакомился?

— С женой? — Подслеповатые глаза удивленно мигнули. — Так нет у тебя жены, сотник! А с девушкой своей первой ты три года назад встретился. Летом было это, она венок белый надела и платье белое. Потом она тебе еще сказала: «Не бойся, красивый! Хочешь, сына тебе рожу?»

Вновь стало холодно. Да, три года назад. Он уже был в Учельне, и их сотня отправилась на полночь. Тогда они зашли в маленький поселок…

— Кажется, свой обед ты заработал, старик… Серебро, впрочем, Згур давать не стал. Отведя кобника в едный ряд, Згур накормил его похлебкой и терпеливо ждал, пока старик, чавкая и жадно глотая, справлялся с горячим варевом. Затем за маленький обрезок серебра прикупил старый, но прочный плащ и накинул кобнику на

плечи.

— Спасибо, спасибо, — на подслеповатых глазах выступили слезы, и Згур понял, что кобнику живется несладко. — Спасибо, сотник! А то злые люди меня обижают, обижают, убить хотели, три дня в крови лежал. А потом ушел, далеко ушел, у лехитов бродил, у алеманов, у франков. Теперь сюда пришел, а домой идти страшно, вспомнят обо мне злые люди, вспомнят…