Гончий бес - Александр Сивинских Страница 5

Помимо безжизненного тела в фойе никого не было. Подозрительные удары доносились со стороны офиса, который я обыскал в первую очередь. Не успел я подивиться тому, что взломщики так долго возятся с дверью, выбить которую можно одним щелчком, как раздался грохот. Створка слетела с петель. Судя по звуку падения, внутри неё, между фанерных листов заключалась толстая железная пластина. Хорошо, что я полчаса назад не полез сквозь неё, а диффундировал поодаль!

Когда затих гул, вызванный падением двери, послышались возбуждённые возгласы — по меньшей мере, трёх человек. Затем голоса отдалились. Взломщики вошли в помещение.

Собравшись с духом, я устремился к выходу. Можно было попытаться с разбегу перемахнуть перегородку, однако мне вздумалось проверить, жив ли охранник. А заодно — и это главное — прихватить его пистолет. Не то, чтобы я собирался затеять перестрелку с взломщиками. Просто вид бесхозного оружия пробудил во мне какие-то древние инстинкты. В равной мере воровские и воинственные.

Подхватив «Макарова», я сразу почувствовал себя выше ростом, шире в плечах и как будто даже одетым. Пистолет был взведён, но стоял на предохранителе. Опустив большим пальцем собачку, я повёл стволом в сторону коридорчика. Покажись этот момент оттуда кто угодно, влепил бы ему пулю без раздумий, поскольку тоже был изрядно на взводе. А предохранитель у меня, выражаясь метафорически, выключился давненько. Ещё тогда, когда обнаружилось истекающее кровью тело охранника.

Однако из-за угла выплыло лишь облачко известковой пыли.

Выждав секунду-другую, я присел над человеком в камуфляже, протянул пальцы к шее, чтоб нащупать пульс… и тут меня обуял нервный смех. Лужа, которая расплывалась из-под павшего привратника, оказалась не кровавой, а пивной. Сплющенная бутылка была зажата в подвёрнутой руке. Сам он тоже благоухал солодом, а вдобавок какой-то мерзкой больничной химией.

«Эфир», — решил я. Может быть, ошибочно, однако о других усыпляющих веществах у меня не имелось ни малейшего представления.

И тут охранник издал непристойный звук. Теми ли устами, которыми по выражению Тиля Уленшпигеля не говорят по-фламандски, или теми, в которые было влито столько пива, я не разобрал. Потому что в этот момент из коридорчика, где ломали дверь, показался человек. Он не слишком походил на громилу и убийцу, скорей на какого-нибудь преподавателя заштатного вуза. Невысокий, полноватый, с залысинами. Без головного убора, в очках. На груди болталась снятая респираторная маска. Вместо подходящего такому субъекту кургузого костюмчика и стоптанных башмаков на нём был камуфляжный комбинезон и высокие солдатские ботинки. А в руке — не кусок мела или указка. Пистолет! Огромная никелированная пушка один Кольт знает, какого калибра. Пожалуй, пятидесятого.

Увидев меня, субъект на мгновение замешкался. Для профессионала подобная потеря темпа непозволительна, да и попросту невозможна. Выходит, мужчина не только казался, но и являлся полнейшим дилетантом. Впрочем, в тот момент я полностью утратил способность к логическим умозаключениям. Передо мной был человек с оружием, одна пуля которого способна завалить мастодонта. И даже, пожалуй, гигантского боевого робота. Что она способна сотворить с диффузным комбинатором каких-то семидесяти пяти килограммов весом, жутко представить.

Да и не до того мне было.

Я вскинул «Макаров», прицелился в корпус толстячка — чтобы уж наверняка не про-мазать — и нажал на спусковой крючок. Выстрел в замкнутом пространстве прозвучал оглушительно. Противник резко присел на корточки, но не упал. Вытянул в мою сторону пистолет и срывающимся голосом крикнул:

— Стоп!

— Ага, щас, — буркнул я и выстрелил снова.

Невероятно, однако толстяк снова уцелел. На расстоянии в десять шагов я умудрился промахнуться дважды! Или этот тип был попросту заговорён от пули.

Третьего шанса он мне не дал. Его страховидная пушка рявкнула так, что от одного только звука у меня сплелись в морской узел все кишки, а волосы встали дыбом. Сидящего на корточках толстяка чудовищная отдача попросту опрокинула на пол. Он был к этому явно не готов и засучил конечностями, как перевёрнутый кверху лапами жук.

К счастью, стрелком он оказался ещё худшим, чем я. Пуля угодила в будку охранника. Стёкла обрушились на пол блистающим водопадом. Телевизор лопнул и разлетелся на десятки кусков. И всё-таки выстрел получился удачным для проклятого очкарика. Один из крупных осколков скользнул по моей голени, глубоко распорол кожу и едва не пробил ступню. Я взвыл и пальнул снова, теперь уже откровенно «в молоко». После чего, не теряя времени на дурацкую дуэль (тем более, к сопернику того и гляди, прибудет подмога), от-швырнул пистолет и очертя голову бросился наутёк. Покидать поле битвы через дверь было неразумно. У налётчиков наверняка остались снаружи сообщники. Поэтому я метнулся вправо, максимально ускорился — и рыбкой нырнул в стену.

Это был крайне, крайне опасный трюк. Может быть, смертельно опасный. Умоляю, не повторяйте его в домашних условиях! Ни о какой сосредоточенности, необходимой для успешной транспозиции, и речи не шло. Тем более не шло речи о медленном вдумчивом «растворении» в стене. Я просто понадеялся на авось. Или рассажу башку в кисель, или спасу шкуру.

Первыми в кирпич вошли пальцы рук. Ощущение было такое, словно по ногтям одновременно врезали десятью молотками. Помянуть в краткой форме распутных женщин, как это принято у нас в России, я не успел. Дело дошло до локтей — и боль от соприкосновения суставов со стеной заставила меня пожалеть о собственном появлении на свет. Вер-нее, начать жалеть — потому что как раз наступила очередь головы. Помнится, я сравнивал диффузию с купанием в снегу после парилки. Сейчас было то же самое, но с маленькой поправкой. В «сугроб» я на этот раз нырял как будто с самого конька крыши. Да не с ка-кой-то там приземистой баньки, а с хорошего такого двухэтажного терема. И «сугроб» оказался чертовски мелким. После того, как макушка, пробив тонкий слой «снега», врезалась в «мёрзлую землю», сознание у меня выхлестнуло напрочь.

* * *

Всего лишь на мгновение.

Я выпал из стены, кубарем прокатился по мокрой траве, налетел боком на какой-то сучок — и без промедлений встал на ноги.

На четыре крепенькие волосатые подкованные ноги. После чего встряхнул гривой, помахал хвостом и медлительно, как полагается уставшему за день пони, побрёл прочь.

Разумеется, пальто и брюк в этот раз на мне не было. Всё-таки я собирался не удивлять народ, а всего лишь аккуратненько смыться. Желательно незаметно. Я сильно надеялся, что детишек, способных криками «мама, смотри какая хорошенькая лошадка!» довести до белого каления самого флегматичного мерина, поблизости не было.

Возле входа в здание стояли два автомобиля. Чёрный «Додж», брутальный как племенной буйвол, и «Тойота-Камри», тоже чёрная. Рядом с машинами суетилось трое. Долговязый мужик в распахнутом плаще и шляпе, отдалённо смахивающий на пережившего концлагерь Элвиса Пресли, мой пузатенький знакомец с никелированным пистолетом и какая-то женщина. Средних лет, смазливая — и даже, пожалуй, красивая. Но красота её по-чему-то казалась неживой, искусственной. Скорей, правильность черт лица, помноженная на тщательный уход и работу дорогих стилистов и пластических хирургов, чем природное обаяние. Такой красотой щеголяют жёны очень богатых людей, дамы-политики и дамы-телеведущие, оперные дивы и популярные актрисы возрастом за сорок. Волосы у дамы отливали платиной, но назвать её глупенькой блондинкой я бы нипочём не решился. Похоже, именно она была главной в этой троице. Генерал в юбке.