Таня Гроттер и пенсне Ноя - Дмитрий Емец Страница 5

Четыре блика света – отблески раздробленного рамой уличногофонаря – собрались воедино. Обрели объем и плоть. Что-то неуловимое пронеслосьпо комнате, раздуло шторы, холодным и одновременно обжигающим дуновениемкоснулось лица Бульонова. Посреди комнаты появилась страшная старуха, сотканнаяиз пламени. Ее тело было из белого огня, лицо с тонкими чертами – изжелтоватого огня, длинные же волосы струились по плечам испепеляющими языками.На месте рта и глаз зияли черные провалы, в которых вспыхивали и гасли колючиеалмазные огни.

– Фесих ригам хора афоал! – усмехаясь, произнесла она ипротянула огненную руку.

Рука вытянулась, пересекла комнату и коснулась волосотпрянувшего Бульонова. В следующий миг Генке почудилось, что старуха вспыхнулаеще ярче, взвилась к потолку потоком искр и вдруг втянулась к нему в головучерез ухо. Бульонов закричал и стиснул руками виски. Он ожидал жгучей боли, ноболи не было. Лишь прошелестел смех, чужой неприятный смех, похожий на звукнаждачной бумаги.

Генка покачнулся и схватился за голову. Примерно минуту онпростоял так, а потом дико уставился на свои ладони, будто видел их впервые.Теперь он помнил лишь, что вечером лег в кровать, к нему прилетала Гробыня и онпрочитал несколько страниц из Книги Рока. А все то, что было после, напрочьизгладилось у него из памяти.

Вытирая пот со лба, Бульон с удивлением обнаружил, что концыволос у него обгорели. Что-то звякнуло у него под ногой. На ковре лежала вполнезаурядная брошка в виде серебряного скорпиона. Генка хотел подобрать ее, ноброшка вдруг заалела и, мигнув, исчезла.

Ничему уже не удивляясь, Генка, едва раздевшись, рухнул накровать и сразу уснул.

В первую пятницу мая Безглазый Ужас в подвале пересталдушераздирающе стонать и греметь кандалами. По грудь втянувшись в пол, призракзаинтересованно уставился на каменную стену, на которой сами собой проступиликровавые пятна.

– Это та самая стена… Скоро что-то будет… – сказалон с нехорошим смешком.

Почти в ту же минуту тремя этажами выше Великая Зуби судивлением разглядывала руны, вышедшие только что из-под ее пера. Эти грозные,точно сотканные из пламени руны совсем не походили на заурядные руны угрызенийсовести, которыми Зуби собиралась усовестить своего мужа Готфрида за то, что онслишком засмотрелся за ужином на Медузию.

«Хм… Хотела бы я знать: что это означает и как меняугораздило?» – подумала Зуби. Она попыталась стереть руны, но те стремительноразбежались от ее ладони. В этот момент Зуби впервые посетило нехорошее предчувствие.

Недолеченная Дама томно выплыла на стену Тибидохса ипосмотрела на луну. Луна была красная и плоская. Она точно прилипла кгоризонту, окрашивая океан в алый цвет. Взгляд Недолеченной Дамы мечтательнозатуманился.

– Такая луна была в день, когда мое сердце пересталобиться. Жаль, нельзя заново пережить этот волнующий момент… – произнеслаона.

Рядом кто-то хмыкнул. Повернув голову на сто восемьдесятградусов, что было бы весьма экстремально для простого смертного и даже живогомага, Дама увидела поручика Ржевского.

– Bon soir, мамуля! Опять скорбим?.. А я вот даже непомню, как умер. Стоит наш гусарский эскадрон полевым лагерем. Гусары, значит,у костров, то-се, кашку, картошечку, а мы, офицеры, в палатке у эскадронного,лихой был рубака. Как раз случился день его ангела. Ну выпили бутылочку-другуюза нашу победу… В общем, только нам хорошо стало, а тут часовой стреляет.Французы! Ну я выскакиваю из палатки, прыгнул на коня, саблю наголо – и в бой.Лечу, рублю направо и налево, крошу всех в капусту. Демон тьмы, властитель боя!Неприятель в ужасе! О моей отваге, мамуля, слухи ходили! Меня сам государьотличал! И вдруг вижу – несется мне навстречу толстый французский кирасир. Яувернулся от его удара и всадил ему клинок снизу под кирасу, да только вдругсмотрю: моя сабля проходит сквозь француза, а он даже не замечает. Я лечудальше – и та же история. Бой идет, я сражаюсь как лев, проявляю чудесагеройства – и ничего. Тут я оглядываюсь и, вообрази, обнаруживаю, что меняубили. Весь окровавленный я лежу на траве, сжимая в руке саблю, а мой верныйконь стоит рядом и жалобно так толкает меня мордой…

Поручик душераздирающе вздохнул и покосился на Даму.Недолеченная Дама, никогда не упускавшая случая проронить слезу, сострадательновсхлипнула и начала было деловито отжимать носовой платок перед новыми, ужеболее продолжительными рыданиями, но, внезапно спохватившись, с сомнениемвоззрилась на мужа. Она всегда почему-то думала, что он служил в пехоте.Правда, иногда воображение переводило его в артиллерию. Теперь же выплыли вдругновые подробности.

– Постой-ка, а ножи?.. Ты же утверждал, что тебязарезали на балу? – сказала она.

Ржевский закашлялся.

– Кгхм-кхх… В самом деле? Э-э… Так и быть, признаюсь.Только для тебя. После того случая с ножами я выжил. Меня спас наш полковойдоктор. Гений, мамуля, просто гений. Напоил водкой до бесчувствия и штопал всюночь. Подумаешь, что такое дюжина ножиков для мужчины в расцвете лет, которыйвыпивает в день не больше двух бутылок вина и выкуривает всего десяток трубок?

Поручик быстро взглянул на супругу, проверяя, какоевпечатление произвел его рассказ. Поверила ли?

– Да, дорогой. Конечно, дорогой! Приди же ко мне вобъятия! – коварно улыбнувшись, сказала Дама.

Она поняла уже, что одержала победу. Теперь ей долго чембудет язвить мужа. «Лет на пять хватит, а там придумаю что-нибудьновенькое», – прикинула она.

Привидения поцеловались. При этом их носы глубоко вошли другв друга, чему ни Дама, ни поручик не придали особого значения. Призраки вообщеснисходительно относятся к мелочам. Некоторые из них так обленились, что дажене пытаются переставлять ноги, а просто плывут над полом, точно влекомыеветром.

– В ближайшие дни что-то должно произойти. Вот увидишь,дорогой! У меня редкое чутье на смерть, – вдруг задумчиво сказала НедолеченнаяДама. Она никак не могла отделаться от того, первого впечатления, когда онатолько увидела сегодняшнюю луну.

Ржевский расхохотался своим неподражаемым смехом, звучавшимкак ржание целого кавалерийского эскадрона.

– Больше трупов – больше призраков! –прокомментировал он.

* * *

Нападающий сборной Тибидохса Семь-Пень-Дыр сидел у себя вкомнате, запершись на два основных заклинания и одно добавочное. Он былсерьезен и сосредоточен, как хирург перед операцией. Перед Семь-Пень-Дыромстояла шкатулка, очень похожая на ту, с которой некогда ездил по Россиинебезызвестный интуитивный маг-психолог и просто пройдоха Чичиков.