Заколдованная Элла - Гейл Карсон Ливайн Страница 5

— А у тебя, наверное, глаза никогда не таращатся, — заметила я.

— Пожалуй, да, — самодовольно ответила Хетти.

— Малюсенькие, вот и таращить нечего.

Хетти по-прежнему улыбалась, только теперь улыбка стала будто нарисованная.

— Я прощаю тебя, деточка. Мы, сливки общества, не злопамятны. Твоя бедная матушка тоже славилась дурным воспитанием.

Мама чем-то славилась. Прошедшее время. У меня перехватило горло.

— Крошки мои! — налетела на нас ее сиятельство Ольга. — Нам пора идти.

Она обняла меня — и мне стало тошно от запаха прогорклого молока.

Они ушли. Отец стоял у кованых ворот и прощался с остальными гостями. Я побрела в кухню, к Мэнди.

Она составляла стопками грязные тарелки.

— Можно подумать, они неделю маковой росинки в рот не брали!

Я надела передник и накачала насосом воды в раковину.

— Просто они раньше не пробовали твоих разносолов.

Мэнди готовила лучше всех на свете. Мы с мамой иногда стряпали по ее рецептам. Мы в точности следовали ее указаниям, и получалось вкусно — но не так волшебно, как у самой Мэнди.

От этого я почему-то вспомнила про коврик.

— Там, в зале, был ковер с охотниками и вепрем — помнишь такой? Я на него засмотрелась, и вот что странно…

— Ай, глупышка. Ну зачем тебе было глядеть на старый коврик?

— А что, нельзя?

— Подумаешь, феи напроказили…

Этот коврик — подарок фей!

— А ты откуда знаешь?

— Его подарили госпоже.

Мэнди всегда называла маму «госпожа».

И явно увиливала от ответа.

— Кто подарил — моя фея-крестная?

— Давным-давно.

— Мама говорила тебе, кто моя фея-крестная?

— Нет, не говорила. Где твой отец?

— Прощается с гостями у ворот. Может, ты все равно знаешь? Хотя она тебе и не говорила?

— Что я знаю?

— Кто моя фея-крестная.

— Если бы мама хотела, чтобы ты знала, она бы сама тебе сказала.

— Она собиралась сказать. Обещала. Мэнди, ну скажи!

— Я.

— Что — я? Зачем ты все время темнишь?

— Я. Я твоя фея-крестная. Попробуй-ка морковный суп. Это к ужину. Ничего?

Рот у меня открылся сам собой. Туда мгновенно проскочила ложка и влила в меня глоток горячего — но не обжигающего — супа. Мэнди собирала морковку как раз тогда, когда она была сладкая-сладкая, морковная-морковная. Морковная сладость переплеталась с другими вкусами — лимона, черепахового бульона, незнакомых пряностей. Лучший морковный суп на всем белом свете, волшебный суп, который могла сварить одна лишь Мэнди.

Коврик. Суп. Волшебный суп. Мэнди — фея!

Но если Мэнди — фея, мама не могла умереть!

— Ты не фея!

— Почему?

— Если бы ты была фея, ты бы ее спасла!

— Ах, лапочка, спасла бы, если бы могла. Не вынула бы она волосок из моего лечебного супа, была бы жива и здорова!

— Ты все знала? Как ты ей позволила?!

— Не знала, пока она не разболелась. А когда человек умирает, мы ничего не можем сделать.

Я рухнула на табуретку у плиты и разрыдалась — даже дышать не могла. Тут Мэнди крепко обняла меня, и я ревела, а слезы текли в оборки ее передника — где ревела столько раз по куда менее серьезным причинам.

Мне на руку упала капля. Мэнди тоже плакала. Лицо у нее было все в красных пятнах.

— Я была и ее фея-крестная, — сказала она. — И твоей бабушки.

Я отстранилась от Мэнди и поглядела на нее свежим взглядом. Какая же она фея? Феи — они стройные, юные и прекрасные. Ростом Мэнди была с фею, что да, то да, но где это видано, чтобы у феи были растрепанные седые кудряшки и двойной подбородок?!

— Покажи! — потребовала я.

— Что тебе показать?

— Что ты фея. Растай в воздухе или еще что-нибудь наколдуй.

— Я тебе ничего не обязана показывать. Кстати, феи никогда не тают в воздухе при посторонних, кроме Люсинды, конечно.

— Не умеете, что ли?!

— Всё мы умеем, только так не принято. Наглости и глупости на подобные фокусы хватает только у Люсинды.

— Почему это глупость?

— Все сразу догадаются, что ты фея. — Она принялась мыть посуду. — Помоги мне.

— А Натан и Берта — они знают? — Я стала таскать тарелки в раковину.

— Что они знают?

— Что ты фея.

— Опять ты за свое. Нет, никто, кроме тебя, ничего не знает. А ты будь любезна держать язык за зубами. — И Мэнди огрела меня самым свирепым своим взглядом.

— Почему?!

Она зашипела на меня.

— Ладно, буду. Честное слово. Но почему?!

— А я тебе объясню. Феи людям нравятся только в сказках. А стоит им ненароком встретить самую настоящую фею, и не миновать беды. — Она сполоснула блюдо. — На, вытирай.

— Почему?

— Мокрое оно, вот почему! — Она увидела, как я растерялась. — А почему не миновать беды? Если коротко, то по двум причинам. Стоит людям догадаться, что мы умеем колдовать, и они думают — ага, пусть эти феи расхлебывают кашу, которую мы заварили! Если мы, феи, отказываемся, люди злятся. Вторая причина — мы бессмертные. Это их тоже злит. Госпожа неделю со мной не разговаривала, когда умер ее отец.

— А почему Люсинда не против, чтобы люди знали, кто она такая?

— Ей, дурочке, это даже нравится. Раздаривает жуткие дары и еще благодарности требует…

— А они всегда жуткие?

— Всегда. Жуткие они всегда, но находятся люди, которые приходят в телячий восторг от одной мысли, что получили подарок феи, даже если от этого подарка им одно горе.

— А почему мама знала, что ты фея? И я почему знаю?

— Весь род Элеоноры — Друзья Фей. В вас есть наша кровь.

Фейская кровь!

— А я тоже умею колдовать? Я тоже буду жить вечно? И мама жила бы вечно, если бы не заболела? А Друзей Фей — их много?

— Очень мало. В Киррии осталась только ты одна. Нет, солнце мое, не можешь ты ни колдовать, ни жить вечно. Просто в тебе есть капелька крови фей. Правда, кое в чем она все же сказалась. Ручаюсь, ножки у тебя не растут уже несколько лет.

— Я вообще уже несколько лет не расту.

— Ничего, еще подрастешь, но ножки останутся как у феи — вот и у мамы тоже были крошечные. — Мэнди подняла подол платья и пяти нижних юбок и показала башмачки размером не больше моих. — Ноги у нас не по росту маленькие. Это единственное, чего не исправишь колдовством. Наши мужчины подкладывают в обувь вату для маскировки, а мы, дамы, прячем ноги под юбками.