Наследник Петра. Кандидатский минимум - Андрей Величко Страница 5

Вот император и хотел разорвать эту дурную закономерность. Яхта «Спрей» – очень простое в управлении судно, это раз. И весьма недорогое в изготовлении, это два. Слокам практически в одиночку построил ее за тринадцать месяцев, так неужели двести человек на Адмиралтейской верфи не сделают десяток-другой за год? А дальше – пусть желающие учатся плавать на этих посудинках сначала по Маркизовой луже, а потом по Финскому заливу. Наберутся немного опыта, сдадут экзамен, и перед ними откроются сияющие перспективы. Экипажу, который первым сможет выйти из Балтики – личное дворянство, звание через одну ступень и денежная премия. Тем, кто пересечет Атлантику, – уже баронский титул, да и денег побольше. Ну а первым кругосветчикам – адмиральские чины, сотни тысяч рублей и титулы светлейших князей. К обучению будут допускаться все желающие, пусть даже из крепостных. Таким образом вверх смогут пробиться самые инициативные, готовые на риск. Флот получит хороших офицеров, а затраты на эту программу будут весьма умеренными. Денег от продажи одной императорской яхты хватит на два, а то и три десятка «Спреев». Да еще и на пропитание экипажам останется.

Конкретно этот проект Новицкий выбрал по многим причинам. Одной из них была простота и дешевизна, но только этим достоинства «Спрея» не ограничивались. Во время кругосветного плавания Слокам не раз попадал в жестокие штормы, в одном из которых один раз даже утонул идущий тем же курсом большой пароход. А «Спрей» с экипажем всего из одного человека вышел из этого испытания целехоньким. То есть он оказался весьма прочным и мореходным судном, несмотря на малые размеры.

Разумеется, Новицкий не собирался отправлять в походы одиночек, на такой яхте неплохо разместятся три, а то и четыре человека.

И, наконец, последней причиной, по которой в качестве прототипа был выбран именно «Спрей», являлись детские воспоминания Новицкого. Когда мать пила еще не каждый день, она часто читала маленькому Сереже очень интересную книгу про отважного капитана, могучего старшего помощника и хитроумного матроса, и были в той книге просто великолепные картинки. Так вот, уже в Центре, рассматривая чертежи парусных судов перед загрузкой их в планшет, будущий император заметил, что «Спрей» ему что-то очень сильно напоминает. Такое впечатление, будто он уже не раз видел этот кораблик, чего, естественно, быть никак не могло. И, наконец, Новицкий сообразил – да это же вылитая яхта «Беда» капитана Врунгеля! После чего в память планшета были загружены уже не эскизы, а полный альбом чертежей.

И вот теперь Кротов заканчивал копирование второго листа из семи. Собственно, только это и держало императора в Москве, а сразу после завершения копирования он собирался отбыть в Питер. Где лично проследить за началом постройки, потому что один из этих «Спреев» он все-таки хотел оставить себе. Даже в Кронштадт на нем плавать будет приятнее, чем на лодке, а там, может, и подвернется повод к более основательному путешествию.

Но, разумеется, закладка яхт была далеко не единственным делом из тех, что звали молодого царя в северную столицу. Нет, программа предстояла не менее обширная, чем в прошлый визит.

Первым делом следовало лично проинспектировать, каких успехов добился Василий Нулин на ниве добычи информации. Затем посетить дорогого гостя, то есть Карла Фридриха Гогенцоллерна, причем в компании с Платоном Воскобойниковым. Сергей помнил, сколь точно и быстро тот разобрался, о каком идеале тоскует душа тогда еще майора, а ныне лейб-гвардии полковника Шепелева, и подыскал среди бабкиных девиц подходящую могиканскую княгиню. Теперь сему достойному мужу предстояло оказать похожую услугу будущему прусскому королю.

Само собой, в будущем Сергей читал материалы, изобличающие Фридриха Великого в гомосексуализме, причем пассивном, но считал, что еще не все потеряно. Ведь всё это относилось к зрелым годам короля. Вполне возможно, что тяжелое детство в тени отца-тирана, молодость, существенная часть которой была проведена в заключении, и первые неудачи с женщинами в конце концов и привели к столь печальному финалу. Здесь же за дело возьмутся специалисты, так что по крайней мере про неудачи можно не беспокоиться, да и отсидеть парень успел совсем немного. А там, глядишь, место рядом с королем и займет какая-нибудь башкирская, чукотская или алеутская княгиня, у нас это не дефицит. Если же окажется, что предрасположенность к своему полу у принца врожденная – жаль человека, конечно, но это еще не повод опускать руки. В конце концов, в России тогда найдется какой-нибудь и вовсе альдебаранский князь.

С самого утра ученик первого класса Славяно-греко-латинской академии Михайло Ломоносов пребывал в несколько расстроенных чувствах. Причин тому было несколько, но меж собой связанных. Главное огорчение вызывал, конечно, невесть куда пропавший серебряный рубль. Прямо напасть какая-то! Михайло отлично помнил, что, когда они с Пашкой Хромовым выходили из кабака, он был. А потом – вроде и дрались-то всего ничего, и падать оземь не привелось, однако рубль исчез! Пятак на месте, два полугроша тоже, а его, серебряного, как не бывало. И на что теперь жить, кто бы подсказал?

Налицо была и вторая причина для не самого радужного настроения. Или, если немного точнее, то на лице. А если сказать уж совсем прямо, хмуро думал Ломоносов, рассматривая себя в отполированную бронзовую пластинку, заменявшую ему зеркало, то на харе. Потому как назвать иначе эту образину с подбитым глазом, расцарапанной щекой и порванной губой просто язык не поворачивается. И что за придурь такая у столичных – лезть в драку, не сняв перстней? Прямо хоть кастет начинай носить, право слово.

Однако только этим поводы для кручины не ограничивались. Потому как Михайло до сих пор толком не знал, кого он бил этой ночью. Нет, то, что эти невежи получили от души, оно, конечно, правильно. Нечего на такого безответного, как Пашка, задираться! Вот только говорил потом Хромов, что вроде это были не совсем простые людишки. Один из них служит не то в лейб-регименте, не то вовсе в кавалергардии, приходилось его Павлу видеть в охране государя. Так ведь он теперь, в себя придя, может самому царю нажаловаться! Не помешают ему, гаду, зубы выбитые, разве что царь его не с первого раза поймет.

Ломоносов с сомнением посмотрел на свой левый кулак. Костяшки были сбиты, и одна – почти до кости. Мало того, там, кажется, уже началось воспаление. Это что, у поганца зубы были не только гнилые, но еще и ядовитые?

«Ох выгонят меня, как есть выгонят», – хмуро думал молодой человек. Вот только продолжалось это совсем недолго, потому как в келью без стука вломился коридорный смотритель.

– Добегался, злыдень? – ласково спросил он. – Допрыгался? По душу твою поганую курьер прибыл аж от самого государя! Да с тремя семеновцами. Иди, глаза бы мои на тебя не глядели. Хватит тебе академию позорить! У молодого государя не забалуешь, он тебе мигом объяснит, как кулаки-то распускать.

Хоть и был Михайло отнюдь не робкого десятка, почувствовал он холодок меж лопаток. Быстро нажаловался, паскуда, надо было ему не зубы выносить, а шею сворачивать! А вдруг еще откроется, что он самовольно назвался при поступлении в академию дворянином, на самом деле будучи сыном простого помора, хоть и весьма зажиточного? Тогда тут уже не каторга светит, а сразу плаха. Бежать, что ли, пока вроде еще можно?