Кукушка - Дмитрий Скирюк Страница 5

А по дороге, повесив на шею связанные вместе башмаки и насвистывая что-то невнятно-весёлое, шёл невысокий и босой парнишка лет тринадцати. Шёл, по виду никуда не торопясь, и явно наслаждался тем, как солнце греет ему спину и затылок.

Неделя минула с той поры, как Фриц пришёл в себя на камне у межи, неделя, как исчез единорог, и бог ещё знает, сколько времени с тех пор, как испанский отряд разгромил лачугу травника. Уже и вспоминалось как-то тускло: было? не было? когда? Мальчишеская память, где не надо, коротка и полностью наоборот — всегда припомнит то, что ни к чему. Если поразмыслить, так похуже девичьей будет: те хотя бы забывать ненужное умеют.

Идти в ближайший город (а это оказался Белэме) Фриц не захотел и двинулся, куда глаза глядят. А глядели они на север. На постоялые дворы он заходить побаивался — вдруг чего? — и ночевать решил в лесу, а поскольку ночи выдались холодные, на следующий день решил сменить режим: идти ночами (благо, дело было к полнолунию), а днём отсыпаться. Страх темноты отступил перед страхом замёрзнуть. Однако сегодня был такой славный день, что Фриц проспал всего ничего и ещё до вечера двинулся в дальнейший путь. Горизонт повсюду был окаймлён листвой, пыль в дорожной колее приятно грела пятки. Останавливаться не хотелось. Дорога, ранее петлявшая промеж холмов и польдеров, теперь спустилась вниз и разбросала двоепутьем рукава вдоль широкого канала, в обе стороны. Моста поблизости не наблюдалось, выбирать особо было не из чего, недолго думая, мальчишка повернул направо, чтоб вечернее солнце пригревало спину, миновал большую, редкую в здешних местах ольховую рощу, и вскоре дорога привела его к деревне с незатейливым названием Ост Камп. Деревенька была самая обычная: четыре улочки, серый пик небольшой колокольни, вокруг которой расположились жилище священника, кузница, трактир общины да дюжина дворов различных степеней зажитности: всё больше — дряхлые, увитые плющом дома под потемневшей черепицей, скучные дворы с распахнутыми зевами сараев, плоские поля и редкие заросли кустарника. Единственным, что отличало Ост Камп от прочих деревень, была плотина с домиком мостовщиков и покосившейся пристанью, где ошвартовались дюжина лодок и баржа с не к месту поэтичным названием «Жанетта» — донельзя ветхая посудина с обшарпанными зелёными бортами, гружённая вином, мешками с шерстью и кузнечным углем. На крыше палубной надстройки примостилась жестяная ржавая труба, из которой вниз к воде струился жиденький дымок; в клетках на корме сонно квохтали куры, а на носу сидел тощий парень в красном колпаке, курил трубку и ловил удочкой рыбу.

Невдалеке маячили две ветряные мельницы.

Вся Фландрия — сплошные перекрёстки, если не дороги, то каналы. Фриц был не силён в географии, но примерные прикидки, что, откуда и куда, был сделать в состоянии. Находясь в центре соприкосновения трёх великих государств, нижние земли лежали на скрещении больших торговых путей. Брюггский канал, на берега которого судьба забросила мальчишку, вёл в Брюгге и в Гент и был частью великой системы осушенных земель, одним из тех каналов, соединявших север с югом, а французские и германские земли — с Северным морем, превращая Нидерланды в морские ворота Европы. Различные польдеры одной и той же области были по необходимости связаны друг с другом. Их плотины входили в одну систему защиты от моря и взаимно охраняли друг друга. Каких-либо идей по поводу дальнейшего пути у Фрица не было, но сейчас, при виде ошвартованной баржи, он всерьёз задумался. Редкие прохожие и поселяне не обращали на мальчишку никакого внимания. Фриц приободрился. Упрятав нож за спину под рубаху, он переложил поближе парочку монет помельче, чтобы были под рукой, отряхнул от пыли нога, обулся и решительно направился к приюту у плотины.

Трактир при рабатсе [3]был плохонький, но тихий и почти пустой, что Фридриха вполне устроило. На вывеске таращила глаза лягушка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся жабою, зелёной и пупырчатой. Название, как решил Фриц, вполне трактиру подходило — низенький, одноэтажный, с несколькими пристройками, дом будто распластался по земле. Слоняться вокруг да около, топтаться на крыльце мальчишке было не с руки: хозяева, чего доброго, могли решить, что он пришёл воровать, но тут вспомнились уроки Шныря, и Фриц замедлил шаг — бросить беглый взгляд на воротные столбики. Так и оказалось: на левом красовалась нацарапанная гвоздиком кошка — знак того, что люди в доме незлобивые. Фриц облегчённо перевёл дух, отворил калитку и вошёл.

Картина, открывшаяся его взору, заставила мальчишку замереть, едва он перешагнул порог.

Идти было некуда.

Как уже говорилось, «Жаба»— была приютом при канале, потому тут не было конюшен, равно как и места, чтобы развернуться. А сейчас всё пространство маленького двора и вовсе загромождали какие-то вещи. Среди них были ящики, числом пять или шесть — от маленьких, вроде сундучка с ручкой сверху, до совершенно неподъёмных. На больших были намалёваны танцующие человечки, девочки в чёрных масках, страшные бородатые люди в колпаках со звёздами, солнце, похожее на блин с носом и глазами, и прочие занимательные картинки. Были там также два мешка, небольшой бочонок, длинный сверток, оказавшийся ковром ауденаардской работы, расписной турецкий барабан, размером чуть поменьше Фрица, и огромная труба, покрытая зеленоватой патиной. Труба эта, закрученная в несколько витков, как раковина улитки, сразила Фрица наповал; он никогда доселе не видал ничего подобного. Должно быть, играли на ней, надев на себя, чтобы она была как бы намотана на трубача снаружи.

— Экая уродина! пробормотал Фридрих и поднял взгляд.

Два самых больших ящика были поставлены друг на дружку. На верхнем восседал упитанный мужчина с богатой чёрной бородой и через очки читал толстенный книжный том, название которого Фриц не сумел распознать по причине вычурности букв. Краска на ящиках шелушилась, том был потрёпан и распух от влаги и от многочисленных закладок, дядька же, напротив, был одет порядочно, хотя и странновато. Вместо облегающих, обычных для горожан вязаных рейтуз он носил короткие штаны, пошитые на швейцарский манер, чтобы было теплее пузу, и башмаки с пряжками. Чулок почему-то не было. Ещё на нём был камзол фламандского сукна, засаленный и синий, из-под которого проглядывали грязная, но отменно накрахмаленная рубаха и обманчиво неброский дорогой брабантский воротник. Отороченная мехом круглая высокая шапка с обкладкой из серебряных фигурок и мятая бархатная giubberello [4]куртка свободного покроя с надставленными, открытыми сбоку широкими рукавами дополняли картину. На хозяина трактира незнакомец явно не тянул, на завсегдатая тоже не смахивал и являл собой такую смесь богатства и неряшества, такое единение комичности и грозности, что Фриц не знал, что и подумать. Для купца бородач был одет бедновато, для крестьянина — уж чересчур богато, для монаха — слишком броско, для чиновника-и вовсе по-дурацки; между тем пальцы его были гладки, и ногти на них были длинные, как у судейского или церковного.

Пока Фриц терялся в догадках, бородач закрыл томину, заложив страницу пальцем, снял очки и теперь в свою очередь рассматривал мальчишку.