Незримый Клинок - Роберт Энтони Сальваторе Страница 5

Наверное, разумнее всего для Энтрери было отправиться туда и вновь утвердить в городе свои позиции, но он лишь досадливо передернул плечами при этой мысли и свернул с широкой улицы, которая должна была вывести его к бывшему дворцу Пуука. Думая, что бесцельно блуждает по городу, он тем не менее вскоре переулками пришел в другое очень знакомое место и понял, что неосознанно стремился сюда, быть может, в смутной надежде воспрять духом.

Именно на этих улочках юный Артемис Энтрери впервые заявил о себе во всеуслышание. Здесь еще подростком он победил всех соперников, сомневавшихся в его первенстве, здесь он дрался с солдатом, посланным Тибблесом Ройюсетом, заместителем могущественного паши Басадони. Энтрери прикончил этого головореза, а позднее убил и самого урода Тибблеса, завоевав тем самым расположение Басадони. В свои нежные четырнадцать лет он стал лейтенантом в одной из самых влиятельных гильдий не только Калимпорта, но и всего Калимшана.

Но сейчас прошлое казалось ему далеким и чужим, и даже тень улыбки не тронула его губ при этих воспоминаниях.

Он мысленно обратился к еще более ранним годам, вспоминая череду мучений, претерпев которые, он и стал первым, все те слишком жестокие для мальчишки испытания, что ему пришлось пережить. Обман и предательство со стороны всех, кого он знал и кому верил. Самым горьким было предательство со стороны собственного отца. И все же его это больше не трогало, воспоминания уже не ранили душу. Все было пусто, бесполезно и лишено всякого смысла.

В тени одной из хибар он заметил женщину, развешивавшую белье на просушку. Она отступила ближе к дому, очевидно насторожившись. Ее тревога была вполне понятна – ведь он был здесь чужаком. Его отличный, плотный, хорошо сшитый плащ сразу выдавал в нем пришельца, случайно забредшего в эти трущобы. А чужаки нередко приносили с собой несчастья.

– От сих до сих! – послышался молодой заносчивый голос, слегка, впрочем, дрожавший от страха.

Энтрери медленно повернулся и увидел высокого юнца бандитского вида, нервно сжимавшего в руке дубинку с шипами. Энтрери окинул его тяжелым взглядом, вспомнив себя самого в этом возрасте. Хотя он не был похож на этого парня, слишком уж тот неуверен в себе. Вряд ли долго протянет.

– От сих до сих! – повторил парень громче, указывая свободной рукой от того конца улицы, откуда пришел Энтрери, на дальний.

– Прошу прощения, молодой господин, – произнес убийца, чуть поклонившись, и при этом дотронулся до драгоценного кинжала на поясе, скрытого складками плаща. Одним неуловимым движением кисти он мог метнуть оружие на пятнадцать футов и всадить глубоко в горло мальчишки, который даже пикнуть бы не успел.

– Господин, – повторил парень с недоумением в голосе. – Да, господин, – произнес он увереннее и явно довольный, решив, видимо, что такое обращение как раз к нему подходит. – Я – господин этой улицы и всех ближайших улиц, и никто не смеет ходить здесь без позволения Таддио. – При этом он несколько раз ткнул себя пальцем в грудь.

Энтрери чуть напрягся, и на один краткий миг в его черных глазах промелькнула зловещая тень смерти, а в мыслях эхом отдалось: «мертвый господин». Этот юный наглец только что бросил ему вызов, и прежний Артемис Энтрери, тот, что принимал все вызовы и всегда одерживал верх, просто уничтожил бы его на месте.

Но уязвленная гордость быстро остыла, и Энтрери не почувствовал ни раздражения, ни гнева. Он обреченно вздохнул, думая, что придется, вероятно, ввязаться уже во вторую за этот день бесполезную драку. «И все ради чего?» – думал он, разглядывая этого жалкого, растерянного мальчонку, готового отстаивать улицу, предъявлять права на которую ни одному нормальному человеку даже в голову не пришло бы.

– Я попросил у тебя прощения, молодой господин, – спокойно сказал убийца. – Я не знал, что ты здесь хозяин, потому что недавно в этих краях и несведущ в ваших обычаях.

– Так знай теперь! – зло ответил парень, осмелев после смиренного ответа Энтрери, и сделал несколько больших шагов к нему.

Энтрери сокрушенно качнул головой и потянулся к кинжалу, но потом сунул руку в кошель на поясе. Он вынул золотую монету и бросил ее под ноги юнцу, шагавшему с индюшачьей важностью.

Парнишка, которому приходилось пить воду из сточных канав и питаться объедками, которые можно было найти в переулках за домами богатых купцов, не смог скрыть изумления и немого восторга при виде такого сокровища. Однако уже в следующее мгновение он справился с собой и свысока поглядел на Энтрери.

– Этого недостаточно, – заявил он.

Убийца бросил ему еще один золотой и серебряную монету в придачу.

– Это все, что у меня есть, молодой господин, – сказал он, разведя руками.

– Смотри, если обыщу тебя и обнаружу, что врешь… – Юнец сделал зловещую паузу.

Энтрери снова вздохнул, тут же решив про себя, что, если мальчишка сделает еще хоть шаг, он убьет его без всякой пощады.

Парень наклонился и сгреб монеты.

– Если надумаешь вернуться на территорию Таддио, прихвати побольше монет, – сказал он. – Я тебя предупредил. А теперь убирайся! Иди туда, откуда пришел!

Энтрери оглянулся. Вообще-то ему было все равно куда идти, поэтому он кивнул и зашагал назад, покидая территорию Таддио, который и представить себе не мог, как широко улыбнулось ему в этот день счастье.

Высокое трехэтажное здание, отделанное блестящим мрамором и украшенное изысканной скульптурой, было и впрямь самым внушительным и великолепным среди дворцов всех воровских гильдий. Обычно люди сомнительной профессии старались быть как можно неприметнее, они жили в домах с невзрачными фасадами, Внутри, впрочем, поражавших царской роскошью. Но дворец паши Басадони не принадлежал к их числу. Старик, приближавшийся к девятому десятку и уже совсем одряхлевший, любил роскошь, равно как любил выставлять могущество и великолепие своей гильдии напоказ всему свету.

В большом зале на втором этаже, где обычно собирались па заседания доверенные лица Басадони, двое мужчин и одна женщина, по существу ведавшая всеми делами воровского цеха, выслушивали юного уличного головореза. Он едва вышел из подросткового возраста и той небольшой властью, которой обладал, был всецело обязан тому, что работал на Басадони, а уж никак не собственным достижениям.

– По крайней мере, он предан нам, – заметил Лапа, немногословный неуловимый вор, ведавший всеми тайными делами, когда Таддио вышел из зала. – Два золотых и одна серебряная монета – приличная дань для того, кто работает в этих трущобах.

– Если только это все, что он поимел с незнакомца, – презрительно фыркнула Шарлотта Веспере.

Шарлотта, шести футов роста, была самой высокой из троих. Женщина была стройна и необычайно грациозна, за что паша Басадони даже прозвал ее Ивой. Все знали, что паша Басадони взял Шарлотту в наложницы и она до сих пор еще изредка выступала в этом качестве, когда старик находил достаточно силы в своем ветхом теле. Также все знали, что Шарлотта обернула эту связь к своей выгоде и поднялась в иерархии цеха именно через постель старого паши. Она и сама всегда признавала это – за секунду до того, как убить наглеца, осмелившегося сказать ей это в лицо. Тряхнув головой, она отбросила за спину черные, до пояса волосы, и Лапа увидел кривую ухмылку на ее губах.