Элегия Мёртвых - Дарья Кадышева Страница 50

«А ты думала, он перестанет тебе лгать? Думала, что что-то изменится?» – насмешливо прокомментировал внутренний голос.

Изменилось.

Всё изменилось.

Погасив уколовшую край губ улыбку, Лета сделала ещё один шаг к двери и прислонилась к ней вплотную. Подслеповатая, она всё равно заметила, как Конор вздрогнул при её приближении.

– Мой меч тебя признал, – проговорила она.

– После Арены он уже не особо давался мне в руки, – повёл плечами он. – Видимо, твой клинок подчинился мне только для того, чтобы попасть обратно к тебе.

– Я же говорила, что он как живой, – она улыбнулась, не в силах терпеть раздирающую грудь радость.

Живой. Живой.

Живой.

Он. И она тоже.

Будто бы только сейчас она окончательно проснулась ото сна, в котором провела вечность, растратив под конец всякую надежду. Мысль об этом ударила в голову вином, и она поняла, что сделала в эту секунду свой первый после пробуждения глубокий вдох и едва устояла на ногах от навалившихся на неё чувств.

Ей хотелось смеяться и плакать от того, что она смотрела на Конора, настоящего, замершего в каком-то метре от неё, с недоумевающим от её внезапной улыбки лицом. Не тень и даже не призрак – он живее всех живых.

Красивее, чем в её воспоминаниях.

Истовее, чем в самых подробных и жестоких шутках воображения.

– А ещё я говорила, что ты придёшь за мной, – прошептала она.

На мгновение он опешил, но потом поднял голову выше и заговорил ровным, слегка ехидным тоном:

– Знаешь, мир не крутится вокруг тебя. Просто в тот день на Арене он совершил один оборот, так уж тебе повезло.

– Надо полагать, ты его заставил?

Улыбка её стала ещё шире, когда он закатил глаза.

– Не жди, что я упаду к твоим ногам, змейка, – сложенные на груди руки напряглись, одна сжала плечо другой. – В конце концов, я тут из-за тебя.

– Ты ещё считаешь, что я тебе что-то должна?

– Ну, ты обязана мне по гроб жизни.

Он встретил её взгляд и замолчал на некоторое время.

– А если без шуток, гадючка... – сипло произнёс он. – Я рад, что ты выкарабкалась.

– А я рада, что ты не сломал ни одного древнего артефакта, пытаясь спасти меня, – отвечала Лета.

– Второго раза ты не заслужила, – поспешно заверил Конор с паскудной ухмылкой, моментально померкшей, стоило Лете опустить глаза к цепочке с Драупниром на его шее.

– Вот любопытно-то: до каких пор ты собираешься играть в ублюдка, когда тебя уже носом тычут в правду? – протянула Лета.

Он подошёл к двери, намереваясь сохранять хладнокровие до победного.

– Думаешь, ты так хорошо меня знаешь? – фыркнул Конор, сверкнув глазами.

Короткая партия плавно подступила к эндшпилю. Осталось завершить её, поставив мат.

– Я говорила, что ты придёшь за мной, – повторила Лета и прислонилась щекой к решётке.

Его ладони вцепились в прутья по обе стороны от её лица, звонко ударив железную преграду цепью от кандалов. Зрачки Конора расширились, заполонив чернотой серебристую радужку.

– Бесить меня вздумала? – выпалил он.

– Зачем же ещё ты меня вернул? – шепнула она в его губы.

Его запах будил, воспламенял, поглощал... Лета закрыла глаза, вдыхая его. Было так странно обретать заново ощущения, которые она самолично пыталась стереть из памяти.

Кое-что сидело всё же слишком глубоко в ней, вросло под кожу. Она узнала прикосновение, когда он протиснул руку через прутья и провёл пальцами по её скуле, медленно и с нажимом, словно чертил борозду.

Открыв глаза, она увидела в потемневшем взгляде Конора всё то, что он сделал бы с ней, не будь между ними решётки. Знакомая пульсирующая ломота наполнила её мышцы.

– Должен признать себя проигравшим, – обронил он.

– Мы оба проиграли.

– Мы, – эхом отразил он. – Мы зашли в дерьмо по самую шею. Хочешь утонуть в нём?

– Почему нет?

Он скользнул глазами к стражнику, что наблюдал за ними. Раздражённо моргнул.

– Утопление переносится на неопределённый срок, змейка, – он убрал ладонь с её щеки и вернул её к пруту.

– Я попробую договориться с Тородом, чтобы он тебя выпустил, – пообещала Лета.

– Ты же знаешь, что пользы от твоих уговоров не будет. Лучше поищи другие пути.

– Я...

– Время, – гаркнул стражник и сошёл со ступенек.

Конор наградил её прощальным взглядом, на градус теплее, чем обычно, и сдвинул брови, когда она отлипла от решётки. Ноги стали вялыми и отказывались уходить, она сделала усилие и отошла на шаг. И ещё на один. И ещё.

На мгновение в его глазах вспыхнули озорные искры. Лета увидела мальчишку в раскрашенном ссадинами и пылью лице, растормошившего своей нахальной ухмылкой каждую омертвевшую клетку в её теле. Она бы метнулась обратно, если бы стражник не закрыл собой дверь и строгим движением руки не повелел бы ей убраться отсюда.

Громко хмыкнув, она развернулась и поднялась наверх, уверенная, что услышала отголосок хриплого смешка Конора, утяжелившего вдвойне её чаяния оказаться с ним в одной камере.

В иное время она бы корила себя за слабость плоти. Теперь же разум изнывал от пробудившихся воспоминаний и острого вожделения, твердя, что самые тёмные кошмары остались позади.

То, что она принимала изначально за зависимость, острую, неизлечимую болезнь, стало исцелением и снова поднимало её на ноги, убирая из разума месяцы боли и бесчестья. Его краткое прикосновение пустило по венам лекарство, от которого её ещё долго будет лихорадить, пока не заживут старые травмы.

Они вернулись к друг другу. Остальное не имело значения.

И она даже думать не хотела о том, как сильно ошибалась.

Он проглотил слюну.

Оголодавший пёс, как он есть, вдыхающий плотное облако жасмина и меди, почти удушенное вонью лекарственных трав, которыми её пичкал маг.

Видит Один, приставший к носу запах полукровки выбивал у него землю из-под ног и принуждал дышать рывками в обречённой на провал попытке насытиться им. Что тут скажешь о прочих змеиных чертах.

Правый глаз, иссечённый прямым и только начавшим заживать вишнёвым шрамом, тёпло-карий с красным отливом, как самая тёмная яшма, глядел на него под подрагивающим от слепоты веком. Утомлённый. Понимающий. Скрывающий в глубине дикое упоение от того, что смотрел на Конора. Не под стать второму, золотому, как всегда готовому прожечь в его лбу лишнюю дырку. Сам же рубец будто дунул на бунтующие угольки другого сорта, опалявшие его где-то в районе сердца.