Хвак - О'Санчес Страница 50

И уже в который раз подивился Хвак, насколько удобен оказался удар, показанный ему отшельником Снегом: тело собирается воедино, словно пальцы в кулак, лезвие секиры идет куда надо, рукам и ногам удобно, туловищу прочно, глаза все видят, дыхания в достатке! И применять сей прием можно по-разному: с одной руки, с обеих рук, и даже без оружия, просто кулаком. В этом пробном, ознакомительном ударе, Хвак взялся за рукоять секиры обеими ладонями.

– Х-хы!

Руки тряхнуло, сквозь запястья и до локтей прошла умеренная боль… А камень – камень лопнул, от самого верху, куда пришелся удар и до основания! В нем образовалась неровная, в четыре локтя, клиновидная расщелина: наверху – в ладонь шириною, и чем глубже, тем уже. Секира оказалась умна и проваливаться в расщелину, ею же созданную, не пожелала, Хваку почудилось, что она словно бы нежится в его руках, довольная, что ей дали испить ярости удара.

– Слышь, Джога… Она вот-вот – и захрюкает, как детеныш охи-охи возле мамкиной соски!

– А разве ты видел охи-охи, повелитель? Что-то я не припомню в твоей жизни такого.

– Нет, сам не видел пока. Ну, так у нас в деревне говорят. Смотри: радехонька! А камень-то – вон! Глянь-ка!

– Поздравляю, повелитель. Впрочем, так оно и должно было быть. Камень я вижу, равно как и ты, теми же глазами, а вот ощущать секиру мне, увы, не дано. Но если ты действительно чувствуешь нечто этакое, из нее исходящее…

– Угу. Точно чую.

– Тогда, значит, все срослось в нашем предприятии, и твои недюжинные силы получили достойное обрамление. Что же касаемо внешнего вида сего предмета, ставшего вдруг невзрачным, взамен роскошного великолепия драгоценных камней и булатных узоров лезвия, то он не имеет отныне особого значения, разве только ты соберешься обменять его на… гм… дюжину золотых.

– И на сто не поменяю! Она моя. Ну, Джога, теперь мы с тобой… Нет, погоди-ка, погоди…

Хвак перехватил секиру в левую руку, вдруг разбежался и даже подпрыгнул, чтобы в конце прыжка хрястнуть секирою по стене пещеры. Гора Шапка Бога почувствовала, что где-то в верхней части брюха ее, на уровне начала снегов, что-то шевельнулось… или кольнуло… Не важно, пустяки, можно дальше дремать…

Стена затрещала, обдала Хвака струей каменной пыли и рухнула, вывалилась наружу. Внутрь тоже посыпались булыжники, способные отдавить даже медвежью лапу, но Хвак успел отскочить.

– А-пчхи!

– Будь здоров, повелитель.

– Ура-а! О, Джога, смотри: ни зазубринки! А нам теперь и возвращаться не надо, здесь можем выйти наружу… Не, сюда не стоит, тут этот… склон крутоват… Ладно, к тропинке вернемся. Так теперь, слышишь, Джога, я теперь… Они теперь… Посмотрим еще, кто кого!..

– О чем ты говоришь, повелитель, или о ком?

– Да о богах, о ком! Я тогда как махну секирой! Я ему точно в шею метил, а он как ударит мечом – у меня и секира вдребезги! А теперь – ну-ка попробуй!

– Э, э, э!.. Не пугай меня, повелитель! Ну не собираешься же ты… Остынь!

– А чего – и померяюсь, коли нужда придет! Я им хорошо все запомнил! Особенно, как они тебя ко мне обманом подпустили! Хуже всех этот Ларро! Знаешь, как он меня мечом в шею тыкал? И ногой меня пинал!..

– Во-первых, не пинал, а попирал стопою…

– Какая мне разница! Я этого Ларро тоже… это… попру!..

– Повелитель, я тебя умоляю! Прекрати! Ну хотя бы вслух не произноси, накликаем же!.. Все хорошо теперь, все просто замечательно, повелитель! Отвлекись от забот! Ты лучше ответь мне честно: так уж я тебе опостылел?

– Ты-то? Ого-го! Знаешь, Джога, я день и ночь с этой мыслью живу, что во мне кто-то посторонний сидит! Дорого бы я дал, чтобы выковырнуть тебя со всеми твоими потрохами: пинка под зад – и полетел обратно к своим богам!

– Ты же знаешь, что сие невозможно. Впрочем, вопрос цены… Насколько дорого, Хвак, ты был бы готов уплатить, чтобы от меня избавиться? Твоя собственная жизнь вполне подойдет: умри – и разойдемся!

Тем временем, несмотря на жаркие речи, Хвак успел подвесить секиру на пояс, отряхнуть с рубашки и портков каменную пыль, с этой же целью он оббил шапку о предплечье и вышел из пещеры на свежий воздух. День был в разгаре, но при каждом выдохе изо рта шел пар, словно зимой или поздней осенью. Никого не было поблизости, и, как всегда в таких случаях, Хвак и демон беседовали вслух: в один рот, но на два голоса. Последнее предложение – помереть и тем самым расстаться, прозвучало чуть более хрипло, с привизгами, потому что говорил не человек, а демон.

Хвак собрался, было, ответить Джоге пояростнее и погромче, он покраснел, как клубень растения рогари, надулся… и обратно сдулся, вместе со смехом выпуская из себя остатки гнева.

– Э, нет! Ишь! У, какой хитрый! Ну, Джога, ты и пройда! Нет, лучше жить, да тебя за пазухой терпеть, чем помирать. Слушай, а почему так холодно? Это колдовство, или что? Смотри: день, солнце, вон – зелень, а зябко! И скользко на тропе! Вот как брякнусь вниз, тогда узнаешь! Ух, далеко лететь, высотища-то какая! Когда мы сюда поднимались, я вниз не особо смотрел, все мысли про секиру были, а теперь – вон! И красиво!

– Брякнешься – подхватим, повелитель. Я же тебе объяснял: мы довольно высоко поднялись по склону горы, а в горах всегда холодно, даже летом, чем выше, тем холоднее. Снега на солнце подтаивают, превращаясь в воду, а вода на холодной земле немедленно подмерзает и становится льдом – волшебство и колдовство тут ни при чем, это природа так устроила. Ну а лед скользкий! Вот и все ответы на твои… гм… немудрящие вопросы.

– Я и без тебя знаю про снег, лед и воду, у нас дома каждый год зима. Но только непонятно: мы же высоко поднялись, к солнцу поближе, дак, а тут наоборот холоднее. Почему такое?

– Хм… А ведь я не знаю, повелитель, почему! Устроено так с начала времен и неукоснительно соблюдается, что в горах всегда к зиме поближе. Хоть здесь, хоть на западе. Единственно, что дальше к югу иначе.

– А что к югу? Почему иначе?

– Если очень далеко зайти, за дальние южные пределы… мне доводилось бывать в тех краях, повелитель, то там без разницы – лето ли, зима, всегда там лютая стужа, всегда снег и лед, что внизу, что наверху. Может быть, внизу малость потеплее, но эту малость не всяким глазом и заметишь. На дальнем же севере внизу, в долинах, всегда лето, а наверху, в горах…

– То есть, это как – всегда лето? И зимой лето?

– И зимой. Трава, солнце, круглый год ящерные коровки пасутся… выбирай любую, режь, кушай, панцири не тверже гхоровой шкурки!..

– Что-то не верится… Ты уж прости, Джога, но это вранье, чтобы круглый год лето и чтобы ящеры на зиму не укочевывали. Не домашние которые.

Джога словно бы издевательски захихихикал у Хвака в голове, но Хвак стерпел, ожидая от демона дальнейших убеждений.

– А ты задумывался, повелитель, куда и зачем кочуют ящеры и птеры, на зиму глядя, если всюду одинаково? Им ведь тепло надобно. А ты задумывался, повелитель, над самой простейшей в мире мыслью, доступной даже тебе: если в некоторых местах может быть холодно жарким летом, как например здесь, на Шапке Бога, то отчего бы не существовать местам, где всегда тепло, даже зимой?