Книга без переплета - Инна Гарина Страница 50

Ей очень хотелось уйти отсюда, но она не могла сдвинуться с места. Кровь стучала в висках, и все, что она сейчас могла — это просить вышние силы сделать так, чтобы молодой король опомнился, ушел, отказался от боя. Хотя бы отсрочки!.. пусть Хорас ищет его и не может найти!

И тут Хорас внезапно отпрянул от окна.

— Идите к себе, — резко сказал он, глядя на принцессу без тени своей обычной насмешливости, скорее даже злобно. — Время настало. Черт… как я не подумал, что проклятая птица может проболтаться!

Он стремительными шагами вышел из комнаты, как будто забыв о Маэлиналь. Но нет — на смену ему тотчас явились стражники, готовые сопровождать принцессу до ее покоев.

Что-то произошло, поняла она, что-то, непредусмотренное злым духом, и робкая надежда проснулась в ее сердце. И как ни мала была эта надежда, она придала девушке силы подняться и поспешить к себе.

В покои свои она почти вбежала, не заботясь о королевском достоинстве. Фируза и Овечкин, уже стоявшие у широкого окна, забранного решеткой, повернули к ней взволнованные лица и поспешно расступились, давая место. Приникнув к окну, принцесса Маэлиналь увидела медленно движущегося белого всадника, ожидающего ответа на свой вызов. Поодаль от него, на краю предназначенного для ристалища поля, стояли еще два человека. Но стала ли она всматриваться в их лица и узнала ли своего верного друга Баламута, вырвавшегося-таки из заточения, осталось неизвестным, ибо она не проронила ни звука…

* * *

Маколей готовился уже протрубить в третий раз, когда услышал пронзительный свист и предостерегающий крик Босоногого колдуна. Он отвел руку и успел увидеть головокружительный прыжок Баламута — весьма странный прыжок с резким замедлением падения в полуметре от земли, — и, не зная, друг это или враг, мгновенно схватился за меч.

Босоногий колдун кинулся было навстречу Доркину, но, спохватившись, остановился и поднял руки в магическом жесте, защищающем того от могущего последовать в спину удара.

— Это свой, Никса, — задыхаясь от напряжения, бросил он молодому королю. — Погодите трубить!

Баламут Доркин принялся кричать еще на бегу:

— Колдун, поворачивай назад! Назад… останови этого самоубийцу!

Аркадий Степанович все-таки пробежал несколько шагов, приобнял его на мгновение, но тут же, схватив за руку, оттащил в сторону с пути белого коня.

— Поздно, пожалуй, — сердито сказал он. — Что случилось?

Смотрел он при этом мимо Баламута, в сторону крепости Хораса, и Никса Маколей смотрел туда же. Баламут оглянулся.

Черная кованая решетка, закрывавшая арку проезда в центре здания, медленно расходилась.

— Нельзя ему драться, колдун! — отчаянно выкрикнул Доркин. — Хорас победит… послушай же меня! Он — из мира голодных духов и собирается вселиться в человеческое тело… в его тело! — он ткнул рукою в сторону Маколея. — И у него есть камень стау!

Баламут добился своего — босоногий старец, позабыв о раздвигающейся решетке, повернулся к нему.

— Камень стау! — выдохнул он. — Господи, спаси и помилуй!

Все краски сбежали с его лица, и он бросил испуганный взгляд на Никсу Маколея. Тот, словно не слыша ничего, по-прежнему не отводил глаз от ворот.

— Никса!

— Поздно, — лаконично ответил молодой король и крепче сжал рукоять меча.

— Следи за его свободной рукой! — крикнул старец. — Ты понял — за свободной рукой! Не давай ему ничего бросить в тебя! Не думай о его рогах… пропади все пропадом… следи за рукой!

— Я понял.

И Маколей, сжав губы, двинул коня вперед. Босоногий колдун и Доркин уставились на ворота.

Из-под арки медленно выехал всадник в черных латах, на черном коне. Нагрудную пластину его панциря украшало нанесенное белой фосфоресцирующей краской изображение смерти с косою — изображение мастерское, невольно притягивающее взгляд.

Босоногий колдун сплюнул и отвернулся.

— Я же говорил, — с тоскою и отвращением сказал он. — Любитель театральных эффектов…

Будь Хорас обычным человеком, отнюдь не уверенным в исходе боя, его, пожалуй, могло бы смутить ставшее вдруг совершенно безмятежным выражение лица молодого короля. На губах Никсы Маколея заиграла даже беззаботная улыбка, словно он выехал всего лишь поразмяться в дружеском поединке. И под улыбкою этой, в сдержанности его движений, в искрящихся весельем глазах таилась такая угроза, что насторожился бы всякий, даже очень уверенный в себе человек.

Но Хорас обычным человеком не был, в оценке сил своего противника не нуждался, и потому ничто его не насторожило. Тем неожиданней явилось для него нападение, ибо Маколей вдруг резко пришпорил своего коня и бросился вперед, презрев все вступительные церемониалы битвы. И улыбка молодого короля стала страшной, когда с первых же секунд обнаружилось, что кем бы там ни был Хорас — духом или не духом, — но мечом по сравнению с Никсой он владеет неважно. И будь он обычным человеком, с ним все было бы кончено в полминуты.

Меч Маколея был, казалось, повсюду вокруг него, обратившись в сверкающий вихрь. Автоматически начав защищаться и отступая, Хорас сразу же пропустил несколько страшных ударов, которые, впрочем, не причинили ему ни малейшего вреда, разрубив только латы и беспрепятственно пройдя сквозь нематериальную плоть. В числе их был и удар по голове, смявший вороненый шлем, магический удар, которого должен был дожидаться Босоногий колдун.

Однако и Аркадия Степановича стремительная атака молодого короля захватила врасплох, и он замешкался в удивлении, ибо давненько не видывал ничего подобного на своем долгом веку. Перед ним был истинный мастер меча, владеющий не только сложнейшими приемами этого искусства, но и умеющий вводить себя перед боем в то единственное состояние духа, которое безотказно дарует победу. Только равный мастер мог бы устоять перед ним… или бессмертный.

Баламут Доркин попросту застыл в восхищении, позабыв обо всем напрочь при виде столь великолепного зрелища. Ибо каждое движение Маколея было настолько прекрасным в своей точности, словно рука его и меч были единым целым, и даже конь под ним следовал ритму и грации наносимых ударов, слившись со своим всадником и его оружием в одно немыслимое существо. И только когда Баламут начал неистово орать, приветствуя каждый выпад короля, Босоногий колдун очнулся и вспомнил о собственной роли в этом трагическом спектакле, обреченном на провал. Он увидел вмятину на шлеме Хораса, глубина которой явственно свидетельствовала о нечеловеческой сущности владельца, ибо ударом такой силы человек был бы сразу сметен с коня, и, обругав себя, полностью сосредоточился на ожидании следующего удара.

Казалось, у Хораса не было ни единого шанса. Ни убить Маколея, ни бросить в него камень стау. То есть бросить-то он мог, конечно, но вот попасть… Демону потребовалось некоторое время, чтобы понять это. И следом он понял, что Никса знает о камне. Со своею по-прежнему пугающе-безмятежной улыбкой Маколей стерег его левую руку, и ясно было, что при первой же попытке броска камень улетит, откинутый мечом, в неизвестном направлении. Но Маколей не просто стерег его руку. Хорас, опомнившись от первоначального ошеломления, обнаружил, что тот попеременно целит ему то в голову, то в левый кулак, пытаясь выбить камень, раз уж отрубить руку невозможно. Оставалось только парировать удары, поскольку о нападении нечего было и думать. Позволить себе такую роскошь, как убить Маколея, Хорас не мог, и молодой король знал это, а промахнуться, бросая камень, было слишком рискованно. Но на стороне Хораса было время… рано или поздно смертный должен устать. И тогда… Подумав об этом, демон усмехнулся и позволил себе слегка расслабиться.