Архон - Кэтрин Фишер Страница 50

— Вы воры.

Даже издалека Сетис увидел, что Шакал приподнял бровь.

— Ничего подобного, — оскорблено отозвался он.

Орфет злорадно ухмыльнулся:

— Ну и врет.

— Вы замышляли убить Высочайшего. Потом пришли сюда, и мы знаем зачем. Вы ищете звезду. Вы ее не найдете.

Сетис почувствовал, как беспокойно заерзал Алексос.

— Звезду! Одну из тех, что упали!

— А теперь, — женщина подняла руки, — мы заберем вашу звезду.

Она блеснула у нее в руке белым шариком чистого света. Сетис грустно подумал о ста пятидесяти сиклях, которые он до сих пор за нее должен, а Алексос тихо ахнул, узнав свою пропажу.

— Как давно, — прошептал он, — как давно я ее не видал!

Шакал развел изящными ладонями.

— Уверяю вас, сударыня, любому человеку достаточно одной звезды.

Напрасно он это сказал. Люди из птичьего народа сердито сомкнулись вокруг клетки. Женщина подняла руку. Ее голос звучал необычно, маслянисто, как будто ей с горлом что-то сделали.

— Нашу звезду поглотил Высочайший.

— Птицы, — прошептал Сетис. — Она имеет в виду гигантскую птицу.

— Кондора?

— Что-то вроде этого.

— Тогда могу спорить, он питается не только падалью. — Орфет обвел взглядом зал, заметил в углу дверь, еще одну — высоко в восточной стене.

— Не может быть! — Алексос пал духом.

Шакал сказал:

— Мы не намеревались проявлять к вам неуважение. Оставьте себе звезду. Мы просим одного — освободите нас. — Голос звучал натянуто, но Сетис не мог не восхититься его самообладанием. Шакал прекрасно понимал, что надеяться не на что.

Послышался звук, липкий, зловещий. Женщина смеялась. Потом кивнула головой людям-птицам и сказала, обращаясь к пленникам:

— Ваши души станут свободны. Будут летать на ветру, высоко в поднебесье, вместе с клочьями вашей плоти. Там, куда их занесет Высочайший…

И вдруг клетка, дернувшись так, что Шакал покачнулся, рывками начала подниматься. Лис заскулил от страха, но мгновенно замолк под свирепым взглядом Шакала. Рослый грабитель выпрямился.

— Встань на ноги, — тихо приказал он Лису. — Мы много лет воровали у смерти, теперь она берет свое.

Сетис беспокойно встрепенулся.

— Мы не можем бросить их, — прошептал он в полной тишине.

Орфет попятился.

— Еще как можем.

— Нет! — воскликнул Алексос, и толстяк взъерошил ему волосы.

— Я пошутил, дружище, — усмехнулся он. — Если кто и прикончит этого проходимца, так только я. Никому не уступлю этой чести. Иначе я бы и пальцем не шевельнул, понятно?

Алексос сурово кивнул.

— Конечно, Орфет.

Женщина встала. Это далось ей нелегко — видимо, она вообще редко поднималась с кровати. Там, где она лежала, осталась глубокая вмятина. В перьях виднелось что-то белесое. Сетис вытаращился на гнездо.

— Что это такое?

Темные глаза Алексоса широко распахнулись. Он удивленно произнес:

— Это яйцо.

Он говорил со мной лицом к лицу

Яйцо было огромное, длиной с локоть Сетиса. Светло-голубое, с редкими пятнышками, оно лежало в теплом пуху, и женщина заботливо накрыла его мягкими подушками. Потом принялась неуклюже спускаться по лестнице.

— Она что, его высиживает? — удивленно произнес Орфет, потом брезгливо добавил: — Они считают птиц богами и высиживают их яйца?

— Яйца всего одной птицы. Той самой, исполинской. — Сетис торопливо огляделся. — Надо чем-то срезать клетку. Птица влетит через пролом в стене. — Он обернулся к Алексосу. — Архон, поможешь? Можешь кое-что сделать?

— Конечно, могу, — охотно вызвался Алексос. — Всё что хочешь.

— Мне нужно… — Сетис покосился на Орфета. — Чтобы ты… сотворил волшебство.

Мальчик нахмурился. Поднял глаза — они были темны. Его голос эхом отдавался в замкнутом пространстве. — Справедливо ли одному Богу воевать против другого?

— В легендах это происходит очень часто, — не моргнув глазом ответил Сетис.

— Я не сочиняю легенд, Сетис. — Мальчик поднял обеспокоенный взгляд. — Кажется, птица летит.

Клетка уже поднялась высоко и теперь покачивалась под куполообразным потолком. Пленники ждали, глядя то на окно, то вниз, на пол. Сетис понял, что Шакал прикидывает, удастся ли спрыгнуть. Люди-птицы и их владычица расступились, и юноша впервые заметил, что пол здесь по щиколотку покрыт той же самой белесой жижей, какая облепляет всю крепость. Она капала с толстого бруса, протянувшегося под крышей.

Снаружи донесся пронзительный крик, леденивший кровь в жилах.

— Орфет! Найди дорогу вниз и займись копейщиками.

— Что, всеми сразу?

— Если не хочешь, можешь забраться под потолок и перерезать веревку.

Орфет склонился и смерил взглядом узкий карниз, обрамлявший стену. Потом схватил Сетиса за плечо.

— Рад служить, писака, — бросил он и попятился к выходу. Алексос пробирался впереди него. Сетис облизнул пересохшие губы.

Он крепко вцепился в ржавые металлические поручни и перекинул через решетку балкона сначала одну ногу, потом другую. Спустился к карнизу, нащупал мыском опору. Камень казался крепким, но под его весом края начали осыпаться, и юноша изо всех сил уцепился за прутья балкона. Молча застыл, набираясь храбрости.

Потом выпустил прутья, ухватился за камень.

Внизу, под ногами, зал был погружен в темноту. Пылали факелы, к потолку поднимался легкий дымок со знакомым запахом ладана. В спешке Сетис невзначай вдохнул полные легкие дыма и чуть не закашлялся, с трудом подавил удушье. Потом, поскальзываясь, прижимаясь к закопченной стене, направился к клетке.

Лис молился, невнятно бормотал что-то, повторяя одну и ту же фразу снова и снова. Шакал тоже опустился на колени. Украдкой взглянув еще раз, Сетис заметил, что грабитель торопливо пытается развязать узлы, крепящие дверь. Его длинные пальцы ловко распутывали веревку.

Но тут косая полоса света померкла, перекрытая взмахом исполинских крыльев.

Сетис приник к стене и в ужасе обернулся.

Мимо окна пролетела чудовищная птица. Так близко, что он успел разглядеть кровожадно изогнутый клюв. Это не гриф. В древних легендах такое существо называли птицей Рух. Наверное, это она и есть.

Услышав под собой крик, Сетис крепче вцепился в камни и обернулся.

Его заметили. Один из воинов-птиц тыкал в его сторону пальцем; женщина что-то скомандовала, и воин схватил копье, замахнулся, тщательно прицелился. Шакал вскрикнул; Сетис мимоходом заметил на его лице необычайное удивление.