Ангелополис - Даниэль Труссони Страница 50

– Добро пожаловать в Сибирь, – проговорила она, оценивающе глядя на него. Голос ее оказался скрипучим, резким и прокуренным. – Мои племянники предсказали твое появление здесь, хотя и не знали, что ты прибудешь в качестве моего личного гостя.

– Ваши племянники? – переспросил Верлен.

Посмотрев за спину Снейе, он увидел, что к первому близнецу уже присоединился брат. Они стояли плечом к плечу, прекрасные, словно херувимы; светлые кудри ниспадали на плечи, большие голубые глаза сверлили ангелолога.

– Вы встречались с ними в Санкт-Петербурге, – ответила Снейя, изящным движением помещая на язык ломтик пахлавы. – Как и с нашей лучшей наемной воительницей Эно. Племянники, полагаю, скоро ее освободят.

Дама кивнула близнецам. Нефилимы дружно повернулись и направились к двери.

– А теперь, – проговорила она, как следует приложившись к бокалу с шампанским, – расскажи, что тебе известно о моей внучке.

Верлен прищурился, пытаясь сквозь густой дым прочитать выражение на лице Снейи. Она казалась ему каким-то морским чудищем, вынырнувшим из пучины.

– Не понимаю, кого вы имеете в виду, – произнес он наконец.

– Учитывая те тысячи способов, которыми я могу убить тебя – медленно и болезненно или легко и быстро, – тебе следовало бы соображать пошустрее. Эванджелина является единственным отпрыском благородного и блестящего рода. Она – дочь моего сына Персиваля.

– Но разве она уже не у вас?

Коротко буркнув какую-то немецкую фразу, Снейя презрительно уставилась на него.

– А вот играть со мною не надо.

Верлен попытался понять, о чем говорит собеседница. Эно захватила Эванджелину в Париже. И если она не передала свою пленницу Григори, то что тогда сделала с нею?

– Вы ошибаетесь, – проговорил охотник, решив изобразить неведение. – Она совершенно не похожа на Персиваля.

Настроение Снейи внезапно переменилось.

– Ты знал моего сына?

– Я работал на вашего сына, – ответил Верлен. – И видел его мертвым в Нью-Йорке. Он был надломленным и жалким, словно птица с перебитыми крыльями.

Поставив бокал с шампанским на серебряный поднос, она ткнула пальцем в Верлена и приказала:

– Уберите его.

Легким движением опытного и тренированного агента Верлен достал из кармана пистолет и наставил на Снейю. Но прежде, чем охотник успел нажать на спусковой крючок, отовсюду появились ангелы, обступили даму, окружили его самого. Коротким ударом ангельское крыло выбило оружие из рук.

– Свяжите врага и оставьте снаружи, – сказала Снейя. – Хотелось бы немедленно, не сходя с места убить его, но я не выношу грязи.

Один из ангелов связал руки Верлена и толкнул пленника в конец салона. Пинком отворив дверь, он выволок ангелолога на узкую площадку и привязал к металлическому поручню. Голова мужчины оказалась притиснутой к ледяному поручню, так что он мог видеть внизу шпалы и бурые полосы на белом снегу. Верлен потянул веревку, выдохнул паром на морозном воздухе. Шквал морозного ветра налетел на охотника, опаляя кожу. Посмотрев вверх, он разглядел колоссальный полог, усыпанный неяркими звездами, еще не погасшими в утреннем небе. Сзади тянулась бесконечная, сверкающая хрустальной белизной сибирская равнина. Поезд мчался вперед, неспешно, безжалостно продвигаясь к востоку. Там уже готовилось выползти из-за горизонта солнце. Верлен ощутил прикосновение холода и понял, что за какой-нибудь час замерзнет насмерть.

Показания Кати Бадмаевой, Санкт-Петербург, 1976

Мне было всего десять лет, когда отец пригласил Распутина в наш дом. Я знала, кто это такой – даже слышала различные истории о нем, – но с удивлением обнаружила, что он не настолько пригож, как мне думалось. Я понять не могла, каким образом царица могла покориться чарам корявого, чернобородого, краснорожего человека, смотревшего на меня странными глазами. Первое мое впечатление о нем было: грубый урод в крестьянской одежде. Однако за последующие несколько месяцев Распутин нередко бывал нашим гостем, и мнение мое о нем стало другим. Он не обладал изысканными манерами и не умел льстить, но в личности его было нечто, воздействующее на меня так, что я постепенно прониклась к нему доверием. Мое восприятие Григория изменилось уже к третьему или четвертому визиту. Из неуклюжего крестьянина он преобразился для меня в утонченного, едва ли не очаровательного мужчину. Наверно, в этом и крылась тайна власти Распутина над людьми: он был уродом, умевшим воздействовать на людей так, что они начинали считать его красавцем. И я также поддалась его чарам – как и многие другие.

Мы жили в небольших апартаментах невдалеке от Аничкова дворца. Каждый раз, когда царский фаворит посещал наш дом, они с отцом удалялись в кабинет. Я продолжала свои занятия – уроки французского, фортепьяно, вышивания, – чем мне положено было заниматься в тот день. Родители не были богаты, однако могли позволить нанять нескольких учителей, преподававших мне, пока отец работал. Я не имела особых контактов с Григорием, только видела, как он проходил от входной двери к кабинету отца. Примерно через год визиты постепенно прекратились, и мысли о нем приходили мне в голову все реже. После убийства Распутина и революции причин помнить о нем не возникало.

Так мне, во всяком случае, казалось. В середине XX века мой отец заболел раком. В последние дни жизни, когда болезнь сделала его нечувствительным к делам мира, он рассказал удивительную историю. При этом находился в состоянии лихорадочного возбуждения. Не могу сказать с уверенностью, что именно слышала – бессвязный бред умирающего, или же в его невероятных словах крылась какая-то правда, – однако моя мать все время находилась рядом со мною, и она подтвердила, что я ничего не напутала. Записываю его историю так, как запомнила ее, оставляя суждение на долю читателей.

Умирающий рассказал, что Григорий Распутин обратился к нему за помощью в ноябре 1916 года. Отец мой добился благосклонности императора, составляя для него чай – простейшую смесь из конопли и аконита, – оказывавший успокаивающее действие на Николая. Но однажды Григорий сказал отцу, что цари – так он иногда называл Николая и Александру – сделали другой заказ. Они хотят, чтобы он составил лекарство, зелье, способное помочь царевичу Алексею Николаевичу Романову оправиться от жестокого недуга. Папе было известно о болезни ребенка – тот едва не умер на Рождество 1911 года. Кроме того, он слыхал, что мальчик болеет гемофилией. Отец сказал, что лекарства от гемофилии не существует. Распутин не согласился с ним. Лекарство, по его словам, можно приготовить из лепестков цветов тысячи различных растений. Многие из названных им растений, по словам отца, в России не произрастали и найти их было невозможно, особенно во время войны. Стояла морозная зима 1916 года; нас окружали только снег, лед и страдание.

Распутин показал папе альбом, полный засушенных цветов. Императрица много лет собирала гербарий. Вместе с великими княжнами она коллекционировала цветы в самых разных странах Европы и засушивала в своем дневнике. Отцу оставалось только подтвердить, правильно ли они поименованы, и соединить их в едином эликсире. Распутин сказал еще, что сама императрица обещала крупную сумму и видное место в Московском университете тому, кто составит зелье. Передав альбом с цветами отцу, царский фаворит откланялся.