Белая чума - Фрэнк Герберт Страница 50

– У вас есть обувь? – спросил Джон.

Мужчина в рясе снова вышел в заднюю пристройку, скрывшись в тени. «Он движется, как призрак», – подумал Джон. Из пристройки раздался стук, затем скрип. Наконец монах вынырнул, держа грубые башмаки и пару толстых носков из зеленой шерсти. Джон принял их с благодарностью. Он присел на низкий стульчик и осторожно натянул носки на израненные ноги. Башмаки оказались подходящими по размеру, но слишком широкими. Немного помогло то, что он потуже затянул шнурки.

Все это время монах молча ждал, склонившись над ним.

Джон встал.

– Я прибыл из Соединенных Штатов, чтобы помочь, чем смогу, – сказал он.

– Я занимаюсь молекулярной биологией. Есть здесь где-нибудь что-нибудь вроде исследовательского центра…

Монах поднял руку, требуя тишины. Одна рука исчезла под рясой и вынырнула с небольшим блокнотом и карандашом, привязанным к нему короткой веревочкой. Монах нацарапал что-то в блокноте и передал его Джону.

Приблизив блокнот к свечке, Джон прочитал: «Идите по дороге на Каппокин. Там есть указатели. Поверните на Кагир. Спросите там».

Монах взял блокнот из рук Джона, вырвал использованную страницу, поджег ее на пламени свечи и положил на подсвечник. Когда бумага догорела, он подошел к двери и открыл ее. Выведя Джона наружу, он указал на дорогу, ведущую за вершину холма. Джон заметил, что там дорога входит в полосу высоких изгородей, пересекающих заросли, темнеющие в свете луны.

– Каппокин, – сказал Джон.

Монах кивнул, и рука его снова исчезла под рясой.

Ожидая, что снова появится блокнот, Джон чуть не пропустил длинный нож, выпрыгнувший на него из-под рясы. Джон отшатнулся, нож едва не зацепил его горло. Атаковавший его монах замер, держа нож неподвижно после взмаха.

Ни на секунду не выпуская монаха из виду, Джон неуклюже попятился по мощеной тропинке к дороге.

Все это время фигура в рясе стояла неподвижно, подобно статуе смерти.

Очутившись на дороге, Джон повернулся и побежал к огороженному участку. Дорога нырнула вниз, затем снова поднялась вверх. Джон бежал, задыхаясь и непрерывно оглядываясь, и остановился, только выйдя за ограду на вершину соседнего холма, где дорога поворачивала влево вдоль склона. Он сел на каменную стену, чтобы отдышаться и держать под наблюдением дорогу, по которой он только что прошел. Звука преследования не было слышно.

Был ли это действительно монах? Может быть, сумасшедший монах?

И вдруг он понял:

– Кон знал! Он ожидал, что меня убьют.

На вершине холма было тихо, слышался только легкий шорох ветра в зарослях можжевельника. Он чувствовал благодарность за теплую одежду. Неожиданное нападение около хижины вывело его из себя. Вещи здесь не были тем, чем казались.

Отдышавшись, Джон пошел медленнее.

– Но я добрался сюда, – думал он.

Одежда на его теле издавала запах недавней стирки и сушки на солнце. Она вызывала теплое, но незнакомое чувство. Неожиданно ему пришло в голову, что у него нет ни клочка документов. В этом Кон был прав. Джон только что родился в Ирландии.

Лучшее укрытие в мире. Джон Рой О'Нейл может наблюдать, как работает здесь его месть, и никто не догадается об этом.

О'Нейл в его голове не отозвался, и за это Джон был благодарен.

Свет нового дня обнаружил его в долине другой реки. Он остановился у ржавых ворот, когда-то выкрашенных белой краской. По обе стороны стояли кирпичные пьедесталы, с которых неправильными кусками облетала цементная облицовка. По ту сторону ворот заросшая травой тропинка исчезала в густой посадке среди кленов и сосен. Крапива и мальвы отмечали края тропинки. Джон заметил каменные формы, проглядывающие из зарослей слева, и понял, что он видит перед собой кладбище. Он чувствовал себя слабым от голода, горло его пересохло.

«Каппокин?» – подумал он. Не опасно ли идти туда, куда направил его человек в рясе?

Кого я смогу спросить?

Любой встреченный здесь человек может представлять опасность. Этот урок преподал ему человек в рясе. Может быть, это он и хотел сделать.

Его манила река, текущая внизу. Холодная вода сможет утолить его жажду.

«Выпью глоток воды, – думал он. – Потом решу, что же делать дальше».

Нет ничего более пристрастного, чем скрытый интерес под маской интеллектуальной убежденности.

Шон О'Кейси

Джозеф Херити стоял перед длинным столом, свободно опустив руки вдоль тела и глядя вдаль сквозь троих важных людей, которые сидели лицом к нему по другую сторону. Было слишком раннее утро, почти рассвет, а Кевин О'Доннел, человек, сидевший в центре, прямо напротив Херити, пользовался уже подтвердившейся здесь репутацией страшного болтуна.

Внимательно слушая, Херити пытался понять, отчего же у него пошли мурашки по коже, когда он вошел в эту комнату. В воздухе здесь витал страх. Для Херити это было как запах свежей крови для хищника. Кто же здесь вызывает страх, и кого же он боится? Может быть, все трое? Казалось, они слегка нервничают.

Кроме стола и трех стульев, другой мебели в комнате не было. Комната была небольшой, около четырех метров в длину и трех в ширину. По правую руку от Херити находилось высокое, узкое окно без штор, в котором, как в раме картины, были видны облака, окрашенные в светло-розовый цвет встающим из-за горизонта где-то сзади солнцем. Источником света служили две двухрожковые лампы за спиной сидящих. Лампы придавали желтоватый оттенок кремово-коричневым стенам.

– Мы берегли тебя именно для такого момента, как сейчас, – сказал О'Доннел. – Ты должен ценить это, Джозеф. Тонкое дело для человека с твоими талантами, о которых, кстати, мы все хорошо осведомлены.

О'Доннел взглянул влево и вправо на своих компаньонов, и Херити еще раз почувствовал ту же самую вспышку паники. Что это? Что это? Он испытующе посмотрел на компаньонов О'Доннела за столом.

Алекс Колеман, сидевший слева от О'Доннела, не был слишком известен среди своих старых коллег-газетчиков в дочумном Дублине. С тех пор как его жена и дети погибли от рук разъяренной испанской толпы, Колеман превратился в кипящий котел ярости. Его руки часто дрожали от ярости, а также от пьянства, в которое он впал подобно тому, как человек возвращается в лоно церкви, подгоняемый кнутом собственных грехов. Тонкие черты Колемана, все еще хранившие смуглость потерпевшего кораблекрушение матроса Великой Армады, приобрели испытующее, едкое выражение, он приобрел вид человека, что-то высматривающего украдкой, как у хищника, выслеживающего добычу. Наиболее резким изменением в его внешности было исчезновение волос с его головы. Густые и черные когда-то, лежавшие плавной волной на макушке, теперь они были сбриты до тонкой щетины.