Привкус магии - Юлия Сергачева Страница 51

Покой и мир. И раздражающее ощущение чужого взгляда в спину. Впрочем, мне теперь все время мерещились взгляды, поэтому особого значения своей паранойе я не придавал.

Битый час я слонялся по рощице, спотыкаясь о коряги и проваливаясь в замаскированные полегшей, жухлой травой каверны, полные воды. Ни малейших следов Врат не обнаруживалось. Нет, поначалу я обрадовался, наткнувшись почти сразу же на круг из камней на одной из лужаек. Аккуратное такое кольцо, явно искусственного происхождения, сложенное из замшелых валунов… И не лень же было кому-то перетаскивать их сюда. Ведьма, что ли, местная старалась, пуская пыль в глаза односельчанам. Раз ведьма, значит, должен быть и ведьмин круг.

Но не могли же составители справочника так ошибиться! Они вроде профессионалы…

Я рыскал вокруг, носом к земле, пытаясь учуять хотя бы след Врат. Они ведь могли и самопроизвольно схлопнуться. От отчаяния я даже воспользовался ореховым прутиком с развилкой, уже не доверяя собственным чувствам. Все напрасно.

Здесь никогда не было Врат. Справочник грубо ошибается. Послать, что ли, издателям письмо с обвинением в некомпетентности?.. С первым же Псом.

Вздохнув, я уселся на камень на лужайке. Солнце находилось еще высоко, прогрев даже темные валуны. Ни одной толковой мысли в голове не осталось. Бестолковых тоже. Нудно и болезненно дергал поцарапанный палец. Подобрав оброненный ореховый прут, я поджег его кончик зажигалкой, купленной в аэропорту, и подождал, пока дерево обуглится. Затем провел им изогнутую линию вокруг воспалившейся ссадины на пальце, бормоча заклинание вперемешку с ругательствами (ругательства в комплект не входили, просто жгло очень).

Простенькое заклятие помогло практически сразу. Палец ныть перестал.

Ну хоть на что-то ореховые прутья сгодились.

Позади отчетливо и сухо треснуло, и я раздраженно велел:

– Выходи уже наконец. Сколько можно в спину сопеть?

Послышался сдавленный полувсхлип, шумный разворот и прыткий удаляющийся шелест. Оглянувшись, я различил лишь исчезающую волну колышущихся ветвей. Да еще потянуло тяжким, сырым запахом свежей рыбы…

Никак молодой абориген любопытствовал?

– …Сидит… чего сидит, солнце загородил… дылда человечья… яблок, яблок бы принести из закрома… далеко, далеко идти… сидит и сидит, пусть уходит… – шебуршали и переговаривались древесные гномы, неприветливо посверкивая глазками из норок. – …не было никого, не было… пришел и сидит…

Стремительно наклонившись к ближайшему клену, я запустил руку в расщелину между корнями, рискуя быть укушенным острыми зубками за пальцы, и выхватил из темноты брыкающегося гнома. Бедняга пронзительно и нечленораздельно заверещал. Аккуратно сжимая его в кулаке, я резко перевернул гнома вверх тормашками и сразу же возвратил в исходное положение, так быстро, что даже колпачок из бересты не успел свалиться с его макушки. Гном стих, застыл, и глазки его остекленели.

Из норок дружно полезли его собратья, сбиваясь в стайки и обступая меня кольцом.

– Отдай, отдай… пусти, пусти, дылда ходячая… злой…

– Отпущу, – согласился я, – и дам в придачу… э-э, – пришлось покопаться в карманах, – вот! Пачку жевательной резинки, если окажете мне небольшую услугу.

– Мог попросить… не хватать… – возмущенно загалдели гномы.

– Вас попросишь, – хмыкнул я. – Неделю бы морочили голову и выманивали подачки. Ну что, согласны?

– Мало… жвачки мало…

– Достаточно, – возразил я. – Услуга пустяковая…

Пришлось все-таки добавить еще мелких монет, прежде чем мы договорились.

– Зачем вам деньги? – с досадой проворчал я. – Вы ж все воруете…

Гномы негодующе затрещали:

– Поклеп!.. Дылда оскорблючая!..

– Ладно, ладно! Берите…

Безопасность собрата к моменту торга отошла на второй план. Как только сделка была заключена, гномы проворно разбежались, в мгновение ока исчезнув в траве.

Я засунул упитанное и все еще неподвижное тельце своего пленника в карман и приготовился ждать. Надежда, что я ошибся, теплилась. Но если древесные гномы – плоть и порождение земной стихии – ничего не найдут, то и искать дальше бессмысленно.

Из рощи я ушел с тем же, с чем и пришел. То есть ни с чем, да еще и с вновь ноющим пальцем. Теперь он пострадал от острых зубок плененного гнома, который так угрелся в моем кармане, что ни за что не желал возвращаться обратно в нору.

Возле знакомого колодца на разветвлении дорог маячил очередной селянин, пристроившийся на краешек колодезного сруба и сосредоточенно наблюдавший, как я приближаюсь. Спокойно так сидел, выжидательно. Одежда на нем была добротная. И взгляд уверенный, хозяйский.

– Доброго вам денечка, – степенно сказал он, когда я подошел достаточно близко.

– И вам того же.

– Погодка сегодня хороша… – продолжил абориген. – В самый раз для прогулок.

– М-да… – неопределенно отозвался я.

– Хотя холодновато для молодой-то осени.

– Терпимо.

Он посопел, шевеля бровями. Провел ладонью по ершику седоватых волос. Начало животрепещущего разговора явно вызывало затруднение, а лимит дежурных фраз о погоде себя исчерпал.

– Мне сынок рассказал, что-де колдун к нам в село прибыл, – решился сознаться селянин. – В роще ходит, ищет чего– то… Домой примчался, зовет, «иди, бать, скорее…». Я вот и жду вас.

– Зачем?

Абориген откашлялся солидно, разгладил руками край одежды, пожевал губами и проговорил:

– Дело у меня к вам, господин колдун… э-э, маг то есть. Важное и серьезное. Речь о моей дочке пойдет. Ильмой ее зовут. А меня, стал быть, Инором Блащатым.

…Ильма Блащатая, дочь пасечника Инора, была отцовой любимицей и ни в чем отказу не знала. Писаной красавицей ей родиться не довелось, но девушка она была миловидная, с приданым, и, когда пришло время, появились ухажеры. А один так готов был и в огонь и в воду ради нее. Да только приглянулся самой Ильме сын кузнеца Тивен, который в ее сторону даже не смотрел. И так и эдак девушка пыталась приручить Тивена, да все тщетно. А Ильма привыкла получать все, что ей хотелось, и тогда она решилась обратиться к ведьме за приворотным зельем. И та ей помогла. Тивен принялся, словно собачонка, ходить за Ильмой, глаз с нее не сводил, говорил только о ней… Сыграли, как положено, свадьбу. А вот дальше…

– Она ж никому не сказала, что зельем парня опоила. Да и мы не приглядывались – счастлива дочка, и то ладно. Да только месяц-другой такого счастья – и вижу, чернеет моя Ильма. С лица спала, глаза ввалились, говорить ни с кем не хочет, а от мужа, который по-прежнему глаз с нее не сводит и пылинки сдувает, шарахается чисто от беса… Спрашивал ее, может, обижает или бьет Тивен-то? Она только головой мотает. И плачет… А вот однажды они ночевать у нас остались. Ильма не хотела, да мать ее уговорила. Ночью я просыпаюсь и слышу: вроде Тивен бормочет что-то… Прислушался и обмер. Он жену такими словами страшными называл, с такой лютой ненавистью имя ее произносил, проклиная, словно гадину какую, что я сам не выдержал, вскочил, хотел вмешаться… Дочка меня удержала. Она так и не легла, сидела в сторонке. «Не надо говорит, папа. Это он во сне. А наяву все будет как прежде…» И правда, утром Тивен вокруг Ильмы ходит-оберегает, взгляда любящего не сводит. Только теперь я в лицо зятево заглянул в глаза его, и только что сам не шарахнулся. Темень там кромешная и безумная… Тогда-то мне дочка все и рассказала. И я стал уговаривать ее к ведьме снова пойти, чтобы отворотное зелье дала. Но Ильма… Не захотела она отпустить мужа. Говорит: умру без него. Да только она и с ним умрет…