Жена тигра - Теа Обрехт Страница 51

Кроме того, я хорошо запомнила женщину из соседнего дома. В какой-то момент я случайно обернулась и заметила, что она стоит на пороге своего дома и смотрит, как я заливаю огонь. На ней было домашнее цветастое платье на пуговицах, седые волосы, выбившись из пучка, свисали мокрыми от пота прядями на лицо, освещенное пожаром. Я, разумеется, понятия не имела, давно ли она там стоит, но подумала, что, может, была раньше знакома с ней и теперь она собирается предложить мне помощь.

Наверное, я улыбнулась ей, потому что она вдруг сказала:

— Ты чего это зубы скалишь, свинья?

Я тут же отвернулась и вновь принялась поливать стены.

Вскоре люди, как это бывает всегда, сумели отыскать в той страшной ночи даже что-то веселое. Они, например, от души смеялись и шутили по поводу барбекю в усадьбе Славко — это когда его свиньи, куры и козы в один миг обратились в пепел. Но никто и словом не обмолвился о том, что вообще-то у них было часов пять или шесть до того, как огненный круг сомкнулся, так что они вполне могли бы успеть и выпустить животных, а не слушать их жуткие крики, перекрывавшие даже оглушительный рев пожара. Ни один человек не сказал о том, что в эти мгновения ими владела одна лишь мысль: снова началась война и пусть лучше животные сгорят живьем, чем их снова отберут у хозяев вернувшиеся солдаты.

К утру огонь утих, а может, ушел куда-то в сторону. Когда встало солнце, просто некуда было деться от чудовищной жары. Вся мебель в доме была покрыта слоем белого пепла. Я включила вентиляторы и закрыла ставни, спасаясь от той мертвой, точнее мертвящей, тишины, что окутала черный склон за нашим домом.

Дед вернулся домой вскоре после восхода солнца. Дышал он тяжело, с присвистом, но, войдя в калитку, тщательно запер ее за собой. Меня даже не обнял, просто положил руку мне на голову. Мы довольно долго стояли так, и я видела, что в морщины у него на лице забилась сажа, особенно в гусиные лапки у глаз и в глубокие складки по углам рта. Затем дед тщательно вымылся, сел за наш маленький столик на кухне и стал старательно вычищать грязь из-под ногтей. Собаку он посадил себе на колени, а раскрытую «Книгу джунглей» положил перед собой на расстеленный носовой платок. Я тем временем готовила завтрак: варила яйца, делала тосты, нарезала ломтями арбуз.

После завтрака дед снова рассказал мне о бессмертном человеке.

Он вытирал носовым платком серый от пепла переплет «Книги джунглей» и говорил.

В семьдесят первом году в одной из приморских деревушек, расположенных неподалеку отсюда, случилось чудо. Несколько ребятишек играли у водопада — знаешь, такого маленького и белопенного, под которым, прямо у подножия утеса, обычно образуется довольно глубокое озерцо, — и вдруг, во время игры, увидели в озере Пресвятую Богородицу. Она стояла в воде, широко раскинув в стороны руки, и дети поскорее бросились домой, чтобы рассказать об этом чуде родителям. Потом они каждый день приходили к этому водопаду и всегда видели там Деву Марию. Тогда местную церковь решили переименовать, назвать ее храмом Богородицы на Водах. Отовсюду — из Испании, Италии, Австрии — туда стали приезжать люди, чтобы увидеть это маленькое озерцо с чудесной водой и водопад над ним, посетить церковь, посмотреть на детей, которые целыми днями сидели на берегу, глядели на воду и утверждали: «Да вон же она! Неужели не видите? А мы видим! Вон она!» Вскоре туда приехал и кардинал. Он благословил озеро и водопад, а потом в деревушку стали целыми автобусами свозить недужных людей из разных больниц и санаториев — пусть, мол, посмотрят на чудесный водопад, окунутся в целебную воду, вдруг да исцелятся. Это были действительно очень больные люди, страдавшие такими недугами, как церебральный паралич, сердечные болезни, рак. Очень многие приезжали из туберкулезных санаториев. Тех, кто уже и ходить не мог, пребывая на последнем издыхании, порой приносили к озеру на носилках. Были и такие, кто хворал уже несколько лет, но никто так и не сумел поставить им точный диагноз. В общем, церковным служителям забот хватало. Они раздавали больным людям одеяла, и те устраивались прямо на земле — на берегу, вдоль дорожек — и ждали на жаре, окруженные тучами мух. Кто-то опускал в воду ноги, а то и лицо. Все набирали святую воду в бутылки, чтобы увезти с собой. Ты меня знаешь, Наталия. Мне тяжелей всего видеть тяжко больного человека, а там обезножевшие люди упорно волокли свои тела по каменистому склону, словно на них была наложена епитимья, только для того, чтобы немного посидеть возле чудесного озерца и убедить себя в том, что от этого им становится лучше.

Короче, университет поручил мне собрать небольшую группу медиков и незамедлительно туда отправиться, поскольку все эти люди, и без того пребывавшие на пороге смерти, подвергали себя постоянному и, безусловно, чрезмерному напряжению. Мне предстояло создать там некий временный лечебный центр и постараться по возможности оказать страждущим бесплатную медицинскую помощь. Я приехал туда во главе отряда из дюжины медсестер, и нам сразу стало ясно, что знаменитое озеро находится чуть ли не в тысяче миль от любого цивилизованного селения. Единственным достойным внимания строением по эту сторону горы являлась церковь, так что и все события здесь всегда связаны либо с ней самой, либо с ее окрестностями. Поблизости не имелось ни больницы, ни гостиницы, и что-то непохоже было, чтобы они могли там появиться и через двадцать лет. Чудо оказалось слишком недавним, и никто еще попросту не успел извлечь из него выгоду. Церковь старалась дать умирающим хотя бы кров, но единственным свободным помещением, куда священники могли поместить людей, была крипта. Туда вела дверца, открывавшаяся за алтарем, нужно было довольно долго спускаться по каменным ступеням в подвал, где прах мертвых был вмурован в стены, в кирпичную кладку. Здесь прямо на полу лежали умирающие, завернутые в церковные одеяла, и вонь стояла такая, что сразу хотелось покончить жизнь самоубийством. Дело в том, что помимо запаха, свойственного различным недугам, там царили ароматы того, чем питались эти люди, а ели они то, что могла предложить им церковь, куда местные крестьяне приносили яблоки, оливки и деревенский хлеб. Все вокруг было пропитано кислым духом этой пищи, порой полупереваренной. В итоге смрад настолько пропитывал твою одежду и волосы, что от него просто некуда было деться.

Усугубляло ситуацию то, что вдобавок к умирающим, прибывшим туда молиться и искать последнего утешения, на остров приплывали на паромах и те, кому хотелось пировать и веселиться в честь Пресвятой Богородицы, так что к ночи священнослужители всегда находили на территории церкви человек шесть-семь, упившихся до бессознательного состояния. Их переносили в небольшую пристройку к крипте, надеясь, что к утру они протрезвеют. Другого места, куда служители могли бы поместить пьяниц, там просто не было. В этой каменной каморке пьяных запирали на замок, чтобы они попусту не бродили по острову, но можешь себе представить, что происходило, когда они среди ночи очухивались и обнаруживали, что находятся в подземной темнице. Естественно, гуляки поднимали шум, и порой всю ночь было слышно, как они орут и рыдают в подземелье. Несчастным умирающим, ночующим в крипте, сидящим на церковном крыльце, прислонившись спиной к колоннам, или спящим прямо в церковной купели, эти вопли, доносящиеся из подвала, казались, должно быть, гласом мертвых, которые призывают их, погибающих, поскорее с ними воссоединиться.