Люди крыш. Пройти по краю - Любовь Романова Страница 52

И, небу кромешному глядя в беззубый рот,

Она понимала, конечно, что это пройдет.

В тот момент, когда Женя, срывая голос, собиралась перейти ко второму куплету, тоненький край гигантского апельсина возник над светло-серым горизонтом. Пора было прыгать.

«Что я делаю? Зачем? Какой глупый, никому не нужный риск!» — подумала Женя, а потом разбежалась и оттолкнулась от каменного края.

— Еще встретимся! — зло бормотал Чухонь, бредя по коридору к крысиной норе. Кроме наволочки с лекарствами, он тащил на себе увесистую баранью ногу. Нога подтаивала, и ее сок успел пропитать рукав куртки.

Конечность молодого барашка предназначалась на стол Старшему Сыну Крысоматери. Чухонь углядел ее на кухне главы фратрии и решил, что большому раненому зверю она нужнее, чем Глухому. Его повар очень удивился, обнаружив на разделочной доске после минутного отсутствия вместо будущего угощения упаковку медицинского бинта.

Чухонь был почти на месте. Он свернул за угол и вдруг увидел впереди темную фигуру. Тень быстро и бесшумно двигалась в сторону норы, туда, где ждала своего спасителя раненая крыса. Это не был один из братьев. Крысюки крупнее, шире, и руки у них не такие короткие. Похоже, человек! Но что он тут делает? Точно не диггер. Ни один из них не полезет так глубоко под землю, тем более в одиночку.

— А ну стой! — крикнул Чухонь. Бояться ему было нечего. Против людей Края обычный человек беспомощен, словно таракан перед шерстоканом.

Фигура резко повернулась на голос, и в лицо Чухоня ударил яркий луч фонарика. Непривычные к свету глаза на мгновение ослепли. А когда зрение вернулось, незнакомец исчез. Точно Крысомать слизнула.

Подбежав к тому месту, где только что стоял человек, Чухонь потоптался, поскреб подошвой изрезанных ботинок влажную землю, хмыкнул и пошел дальше. Куда же он пропал? Никто про такие фокусы в Братстве не рассказывал. Ерунда какая-то…

До норы было рукой подать, и Чухонь припустил бегом. Он и сам не понимал, чего боится. Крыса, даже раненная, сумеет за себя постоять, а балаболам-грибам и конец света не страшен — нырнут в стену, и поминай как звали. Но на душе что-то скребло, ныло, не давало покоя.

Нора встретила его нестройным гимном норного Братства.

— О, явился скиталец! — заорали грибы, едва Чухонь переступил порог пещеры. — Нас твоя малышка совсем замумукала! Репетировать не дает!

Огромный зверь и впрямь вел себя беспокойно. Метался по тесной пещере, норовя сшибить хвостом проворные шляпки.

— Лопать хочет! — объяснил Чухонь, протягивая крысе баранью ногу и заодно осторожно снимая пропитанную кровью повязку. — А еще от пения вашего умом тронуться можно!

— Нет, вы только его послушайте! Пение наше не нравится! Ты сначала гамму изобрази, а потом в критики записывайся!

— Ладно, не гоношитесь! Лучше скажите, тут никто не ходил? С фонариком?

— Чухонь, тебя часом не по голове огрели? — вежливо осведомился кто-то из грибов. — Али надышался чего нехорошего у Глистермана?

Перебинтовав крысу, Чухонь рассказал синегрибам о странной встрече в паре сотне метров от норы.

— А чего тут удивляться? Последние дни вся грибница гудит: под землей чужаки ходят. Глухому, видать, помогают. Думаешь, Безухий сам додумался до того, чтобы крыс заразить и на поверхность выпустить? Подсказывает ему кто-то.

— Кто? — Чухонь облизнул внезапно пересохшие губы.

— Ну, дорогой, так сразу не ответим. — Слово взял пожилой гриб со скошенной шляпкой. — Нужно соображать, кому это безобразие выгодно. Может, Мороку с его Службой Контроля Края. Знаешь такого, темень непроглядная?

Чухонь коротко кивнул.

— А может, другим фратриям. Вон тем же русалкам? Или крыланам?

— Но зачем?

— От скуки! Жизнь у них больно спокойная, да и крысы их не достанут — так что ничем вроде не рискуют.

— А еще есть варианты?

— Хм, варианты! — Синегриб в раздумье покачался на кривой ножке. — Остальное фантастикой попахивает.

— Ну?

— Антилопа-гну! Сказал тебе Старый — фантастика! — встрял гриб помоложе. — Давай, мы тебе лучше гимн споем.

И, не дожидаясь ответа Чухоня, грибы вразнобой загорланили:

— Славься, Братство, ты едино!

И ваще непобедимо…

Крыса, которая все это время довольно урчала, обгрызая кость, вскинула морду и угрожающе хлестнула хвостом.

— Тихо, тихо! Намек поняли! — завизжали грибы. — Исправляемся!

И запели неожиданно слаженно, отбивая ножками четкий ритм.

А в кипящих котлах прежних боен и смут

Столько пищи для маленьких наших мозгов!

Мы на роли предателей, трусов, иуд

В детских играх своих назначали врагов.

И злодея следам

Не давали остыть,

И прекраснейших дам

Обещали любить,

И, друзей успокоив,

И ближних любя,

Мы на роли героев

Вводили себя.

Мотив у песни был странный. Словно и не песня вовсе, а рассказ — грустный, тревожный.

Только в грезы нельзя насовсем убежать:

Краткий век у забав — столько боли вокруг!

Постарайся ладони у мертвых разжать

И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев

Еще теплым мечом

И доспехи надев,

Что почем, что почем!

Разберись, кто ты — трус

Иль избранник судьбы,

И попробуй на вкус

Настоящей борьбы. [2]

Чухонь свернулся калачиком под брюхом притихшего зверя и закрыл глаза. Ему снились странные люди, одетые в железо. Они дрались длинными прямыми ножами и стреляли тонкими палками с острыми наконечниками.

Когда до камней оставалось не больше пары метров, волна воздуха подхватила Женю и повлекла вперед над иглами древнего дикобраза. Нет, это был не воздух, а спина огромной призрачной птицы, словно сотканной из лучей утреннего солнца. Светлый Фарагот, тотем людей ветра, пришел Жене на помощь. Раскинув прозрачные крылья, он пронес ее над опасным местом и рассыпался тысячью пушинок, похожих на парашютики одуванчика. Его наездница почувствовала, что снова падает, и в тот же миг мир вокруг нее вспыхнул разноцветными фибрами.

Только переход на режим ускорения позволил Женьке вцепиться в толстую алую нить, возникшую прямо перед глазами. Легкий зуд в руке — и она заскользила над поверхностью моря. Едва одна фибра подошла к концу, тут же появилась другая — оранжевая. А потом — синяя, желтая, фиолетовая… Со стороны Женя напоминала юного Тарзана, который неумело хватается за невидимые лианы и летит над несуществующими джунглями.